Помните, он всегда спал внизу, а я готова поспорить, что вы выскользнули из дома очень тихо, стараясь не привлекать внимания родных. Если бы вы только согласились на свидание, то смогли бы все выяснить сами. — Она поднялась. — Теперь, конечно, говорить об этом поздно, но вам не следовало так жестоко наказывать его. Он был виновен не более, чем вы сами. Он любил вас. Просто он не умел это показывать. Я подозреваю, что единственным его недостатком было совсем не обращать внимание на одежду женщин.
Олив покачала головой.
— Я вас не понимаю.
— Он сказал полиции, что у вашей матери был нейлоновый комбинезон.
— Зачем он это сделал? Роз вздохнула.
— Наверное, потому, что боялся признаться в том, что он вообще не обращал на нее внимания. Он был совсем неплохим человеком, Олив. Но он не сумел справиться со своей сексуальной ориентацией, как не смог бы на его месте никто другой. Вся трагедия заключалась только в том, что никто из вас не смог найти в себе силы, чтобы обсудить это. — Она взяла со стола булавку и протерла ее головку от глины. — И я ни на секунду не поверю, что он мог обвинить в случившемся вас. Только самого себя. Вот почему он продолжал жить в том доме. Это было что-то вроде расплаты.
Большая слеза скатилась по щеке Олив.
— Он всегда говорил, что игра не стоит свеч. — Она протянула ладонь за булавкой. — Если бы я любила его меньше, то и ненавидела бы меньше, и, может быть, сейчас не было бы слишком поздно что-либо решать, верно?
ГЛАВА 20
Хэл дремал в машине, припаркованной возле тюрьмы. Он сложил руки на груди и натянул на глаза старую кепку, чтобы солнце не мешало сну. Открывая дверцу для Роз, он лениво взглянул на нее из-под козырька.
— Ну и как?
Она бросила кейс на заднее сиденье и нетерпеливо устроилась за рулем.
— Она разбила в пух и прах мою теорию. — Роз включила зажигание и задним ходом выехала со стоянки.
— Так куда мы сейчас направляемся? — задумчиво проговорил Хэл.
— Снимать семь шкур с Эдварда, — пояснила журналистка. — Вот ему-то как раз удалось избежать наказания, которое он по праву заслужил.
— Разве это мудро с твоей стороны? Помнится, ты считала его полным психом. — Он снова опустил козырек кепки, приготовившись еще немного подремать. — И все же я верю, что ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь. — Его вера в Роз была непоколебимой. Она обладала разумом и храбростью, которыми мог похвастаться далеко не каждый мужчина.
— Я-то отдаю себе отчет. — Она вставила в магнитолу только что записанную кассету и перемотала ее к началу. — А вот вам, сержант, не мешало бы послушать вот это. Мне кажется, что семь шкур я должна, судя по всему, спустить с вас. Несчастный ребенок — давай смотреть правде в глаза, Олив, по сути, была и остается большим ребенком, — просто умирала от голода, а ты пообещал ей «настоящий обед», как только вы закончите с заявлением. Нет ничего удивительного в том, что она тут же согласилась во всем признаться. Если бы она стала все отрицать, то еще некоторое время оставалась бы без еды. — Роз включила магнитолу на полную громкость.
Роз потребовалось несколько раз позвонить в звонок, прежде чем Эдвард Кларк открыл дверь, не снимая при этом предохранительной цепочки. Увидев журналистку, он тут же замахал на нее руками.
— Вам незачем приходить к нам, — зашипел старик. — Если вы снова будете настаивать на беседе, мне придется вызвать полицию.
В этот момент, дружелюбно улыбаясь, к двери приблизился Хэл.
— Сержант Хоксли, мистер Кларк, из полиции Долингтона. |