Я иду на кухню, беру пиво и выпиваю всю бутылку огромными глотками, стоя перед холодильником. Потом устало бреду к себе, задержавшись в коридоре на мгновение, прежде чем напоследок проверить одну за другой пустые спальни. Просто на всякий случай — я знаю, что там никого.
Я останавливаюсь у двери Анны и уже поднимаю руку, чтобы постучать, но вдруг меня посещает внезапная мысль. Я опускаю руку, возвращаюсь к себе, включаю лэптоп и наконец делаю именно то, что намеревался сделать в тот день, когда помешала Лилла.
Небольшое исследование.
Что такое агорафобия.
«Это психическое расстройство обычно начинается с легкой тревоги, вызываемой каким-либо конкретным местом или событием, которая постепенно нарастает, превращаясь в мучительную боязнь выходить куда-либо вообще. Человек, страдающий агорафобией, боится собственного страха, своей преувеличенной реакции, нестандартного отклика на самые обыкновенные ситуации. А главное, унижения, которое испытывает, если паническая атака застигает его при посторонних…»
Теперь я чуть лучше понимаю, отчего Анна живет в уединении и не любит общаться, но это ничуть не объясняет прочие странности, которые творятся в доме.
Я ложусь спать на рассвете.
И просыпаюсь через два-три часа. Чувствую себя отвратительно, но нужно выйти на свежий воздух и проветрить голову. Я варю кофе, после чего иду кататься. Шагая по коридору, стараюсь не поднимать голову и не обращать внимания на написанные на стене слова. Но алый цвет ярко выделяется на белом фоне, а буквы такие большие и агрессивные, что невозможно их игнорировать. Они словно призывают остановиться. Даже днем надпись выглядит пугающе.
Я катаюсь целый час, иду в ресторан, вытираюсь и переодеваюсь. Покупаю газету, устраиваюсь за столиком в кафе и заказываю большой завтрак. Какое облегчение — уйти из Фэрвью. Уйти от Анны. Приятно подумать о чем-нибудь еще, узнать новости, сосредоточиться на чужих проблемах, а не на собственных.
Я ем не спеша и возвращаюсь в Фэрвью почти в полдень.
С противоположной стороны улицы видно, что дверь открыта.
Анна в коридоре, по-прежнему в пижаме. Она оттирает стены и плачет. Краска стекает по рукам, по одежде. Испачканы щеки и волосы. Анна так поглощена работой, что даже не замечает моего появления.
— Анна?
— О Господи, Тим, — говорит она и мельком взглядывает на меня, прежде чем вновь взяться за щетку. Глаза у девушки покраснели, волосы растрепаны. Выглядит она жутко. — Нужно это отмыть…
Она продолжает тереть стену — лихорадочными, резкими движениями, но от ее попыток становится только хуже, она лишь размазывает краску.
— Погоди. — Я кладу руку ей на плечо. Хотя она не любит чужих прикосновений, сейчас Анне нужна помощь. — Перестань. Давай вызовем уборщиков. Пусть поработают профессионалы.
Но она не останавливается. Наоборот, трет все быстрее, развозя грязь.
— Нет-нет! Я вымою. Ничего страшного. Мне больше нечем заняться.
На полу стоит ведерко с мутной водой. Анна наклоняется, мочит щетку и оттирает стену, смешивая воду с краской. На пол текут алые ручьи. Рыдая, девушка некоторое время бессмысленно возит щеткой. Наконец Анна останавливается, опускает руки и подается вперед, упершись лбом в стену. Ее плечи вздрагивают от рыданий.
— Ну-ну… — я обнимаю Анну и осторожно поворачиваю лицом к себе. — Пойдем…
— О Господи, Тим, пожалуйста… помоги. — Она хватает меня за футболку и притягивает ближе.
Вполне естественная реакция — обвить девушку руками, и поначалу я просто пытаюсь ее утешить, но тут она поднимает голову, и в следующую секунду мы уже целуемся. Я не могу противиться или отстраниться. Никак не ожидаешь от Анны такого поцелуя. |