|
Тягач катал, складывал и вязал бревна вяло, без всякого усердия. Впрочем, в зоне он быстро убедился, что хорошая работа здесь не только не ценится, но и опасна. И на свободе передовиков производства никто не любит, а тут и подавно. Если начальство не видит тебя, то надо сачковать, пусть руки и тянутся к работе. А иначе свои же зэки с тобой вмиг разберутся. Но сегодня ему даже не пришлось притворяться. Все валилось из рук и настроение было хуже некуда. И он с удовольствием прекратил работу, как только зэки, увидев, что возле нет недреманного ока начальства, устроили себе роздых. Большинство мужиков закурили и присели на корточки. Тягач никак не мог научиться отдыхать таким образом: у него затекали ноги. Потому он присел на бревна. Тягач любил эти минуты покоя и расслабления. Здесь, в зоне это было одним из немногих удовольствий в условиях ограничения свободы. Но отдыхало не только тело, чувствуя приятное расслабление после физической нагрузки. Не менее важным было духовное раскрепощение, когда можно было потрепаться, поведав друг другу старые, хорошо известные и не всегда смешные анекдоты. Но больше всего Тягачу нравилось слушать байки о прошлых приключениях осужденных. Конечно, все знали, что тот или иной рассказчик привирает, стараясь показать себя в наиболее выгодном свете.
Первым свою историю поведал Самурай, молодой парень-каратист, втянутый в группировку, занимающуюся рэкетом, и осужденный за похищение солидного бизнесмена. В его рассказе не было ничего примечательного, кроме красочно расписанной постельной сцены с женой крупного чиновника. Самурая недолюбливали за бахвальство, но ему покровительствовал авторитетный вор Садко и с этим приходилось считаться. Вообще возле Садко крутилось много народу. Но особенно ненавистен был Хорек, шепеляво цедивший слова сквозь редкие желтые зубы и любящий задираться без видимой причины, зная, что за ним стоят серьезные люди. Вот он и засмеялся громче всех, льстиво подыгрывая сильному Самураю. Не успел отзвучать смех, как в разговор вступил Повар, раз пять судимый за мошенничество. Его родители были интеллигентными людьми, а он с детства сбился с правильного пути, и судимости следовали у него одна за другой. На воле у него давно никого из близких не было. Потому он после освобождения обычно долго и не гулял. Разъезжал по городам, совершал кражи у доверившихся ему одиноких женщин и «лепил» мошенничество, подкидывая «куклы» глупым обывателям. Повар был своим человеком в зоне. Но все же полученное в детстве воспитание ощущалось. И, будучи не злым от природы, он старался при случае смягчить и утихомирить страсти, понимая, что в спокойной обстановке легче существовать и дождаться освобождения. Впрочем, непонятно, зачем ему эта свобода, если на воле он более трех месяцев не гуляет. И все-таки Повар, как и все, мечтал о ней: хоть немного, да покутить в ресторанах и влюбить в себя какую-нибудь жаждущую мужской ласки кралю. Вот и сейчас, желая разрядить обстановку смехом, он поспешил вмешаться и бодро начал: «Забавна твоя история, Самурай. Но со мной тоже был интересный случай. Освободился я после второй отсидки и начал гастроли. Приезжаю в один областной город…» Но до конца историю Повара услышать не довелось. Каким-то шестым чувством Тягач почуял неладное. Анализируя потом ситуацию, он считал, что либо еле слышный шорох, либо легкое движение воздуха, донесшееся сверху, привлекли его внимание. Однако он успел заметить две фигуры в бушлатах и зэковских кепочках, отпрянувших от верхнего края штабеля бревен, и летящий вниз круглый толстый обрубок. Он летел не отвесно, как при случайном падении, а нацеленно в голову Садко. Дальнейшее Тягач помнил смутно. Он действовал автоматически, не зная, почему поступил именно так. Но его тело, словно подкинутое пружиной, взлетело вверх, кисть крепко захватила куртку у предплечья Садко, и он вместе с ничего не понимающим Садко откатился в сторону. И тут же тяжелое бревно глухо шлепнулось о землю. |
