— К сожалению, здесь нет ни одного шедевра, — вздохнул Рейсдал, указывая на картины, висевшие на стенах. — В Южной Африке нет по-настоящему знаменитых художников. А я в свое время упустил возможность купить несколько работ Ренуара и Пикассо. Теперь они все находятся в музеях и к ним уже не подступиться — даже с моими деньгами. Зато у меня есть очень интересная коллекция фарфора. — Он подошел к застекленному шкафчику и осторожно открыл дверцу. — Когда-то эти вещи украшали дворец вице-короля Индии. За этим столовым прибором, например, сидела сама королева Елизавета II. А я получил всю эту коллекцию — ты не поверишь — отдав за нее всего одну птицу.

— Одну птицу? — удивилась Ингрид.

— Редчайший вид колибри, который, по счастью, водился в моих угодьях. Владелец этих фарфоровых вещей был страстным орнитологом и объездил весь Восток в поисках самых экзотических птиц, но такая, как у меня, ему нигде не попалась. И он был счастлив сделать этот обмен. — Рейсдал улыбнулся. — Думаю, время от времени мы сможем сами есть из этих тарелок и чувствовать себя настоящими королями. А теперь… — он крепко взял Ингрид за руку, — пойдем наверх. Я покажу тебе спальню.

По широкой лестнице из нежно-розового мрамора они поднялись на второй этаж. Обстановка там была даже еще богаче, чем на первом этаже. На стенах висели светильники из позолоченной бронзы и зеркала, которые явно украшали до этого интерьеры королевских дворцов. Все было очень похоже на Версаль, в котором Ингрид была несколько раз и который произвел на нее неизгладимое впечатление.

Рейсдал ввел ее в спальню. Она была фантастических размеров — казалось, в ней можно было свободно играть в гольф. Ноги Ингрид утонули в мягком белоснежном ковре, который устилал весь пол. Везде были расставлены вазы с только что срезанными цветами — розами, тюльпанами и ирисами.

А в центре спальни стояла роскошная кровать из палисандра, застеленная небесно-голубым атласом. Резные ангелочки поддерживали спинку кровати, с которой свешивались сделанные все той же искуснейшей рукой мастера гроздья винограда и персиков.

— Иди ко мне, — чуть охрипшим голосом позвал Биллем. — Иди ко мне, моя Ингрид!

Она покорно приблизилась к нему. У нее уже кружилась голова от всей этой роскоши, от этого нескончаемого великолепия.

Боже, думала она, я даже не представляла, как живут люди в далекой Южной Африке! А ведь Биллем сказал мне, что он далеко не самый богатый землевладелец здесь, есть люди и побогаче!

Их руки и тела сплелись в страстных объятиях. Ингрид чувствовала исходивший от него жар, его нетерпение, ощутила, как он соскучился по ней за все те долгие недели, что она воевала в Бордо с Антуаном, стараясь отобрать у него как можно больше денег. Но в конце концов все это было не зря — теперь она стала по-настоящему богатой, и это ощущение было просто восхитительным.

Биллем прижал к себе Ингрид покрепче и, обхватив руками, заглянул в глаза.

— Ты самая соблазнительная женщина. В тебе таится столько обещаний и искушений… — прошептал он.

В ответ на жадный взгляд Виллема в темной глубине глаз Ингрид зажглось желание. Она изогнулась и слегка вздрогнула, когда он потянул за ворот ее блузки и стал покрывать поцелуями ее обнаженный живот, продолжая снимать блузку и согревая ее тело своим горячим дыханием. Ингрид трепетала, отдаваясь поцелуям и ласкам, и чудесная сила любовной страсти поднималась из влажной глубины ее напряженного тела, предчувствующего экстаз.

Его руки скользнули по груди Ингрид, обхватили ее за талию и слегка приподняли. Их тела слились, и Биллем, задыхаясь от счастья, ощутил бархатистую мягкую плоть, которая сжималась и разжималась в бешеном ритме.