К сожалению, он никогда не был искусным лжецом, а уж тем более не умел обманывать самого себя. В действительности этот поцелуй очень даже на него подействовал. Возникшая у него эрекция являлась тому подтверждением.

По правде говоря, за прошедшие годы ему в голову частенько приходили неуместные мысли относительно герцогини Отенберри. Будучи по натуре пылким мужчиной, он считал, что она была как раз в его вкусе. Знойные темные глаза и темные волосы. Тело с красивыми очертаниями и очень даже выпуклыми формами. Когда она что-то говорила, ему казалось, что ее голос как бы ласкает его кожу.

Он, конечно же, старался не давать своей фантазии уж слишком много воли, но…

Он был всего лишь мальчиком, когда впервые увидел ее, и она дала его богатому воображению много поводов разыгрываться в годы его юности, когда он лежал ночью в постели. Он был уверен, что угодит из-за этого после смерти в преисподнюю. Она ведь была мачехой его лучшего друга. А еще она была замужней женщиной и находилась далеко за пределами имеющихся у него реальных возможностей. Чем больше он взрослел, тем лучше ему удавалось отгонять от себя такие мысли.

И вот теперь, целую вечность спустя, она сидит здесь и сейчас верхом на его коленях. И она уже не замужем.

Хотя светловолосые женщины с молочно-белой кожей и васильково-синими глазами считались брильянтами общества и пользовались популярностью, лично он отдавал предпочтение совсем другому типу женщин. Такому, какой в лондонском обществе был отнюдь не распространенным. И герцогиня Отенберри соответствовала его вкусу ну просто идеально.

Он, конечно же, всегда скрывал и подавлял в себе свое влечение к леди Отенберри. Само собой разумеется, ему никогда бы даже и в голову не пришло начать действовать в соответствии со своими импульсами. У него имелась своя собственная честь, и флирт с мачехой его лучшего друга явно противоречил бы имеющимся у него представлениям относительно чести.

Однако сегодня вечером, в тот момент, когда его губы прикоснулись к ее губам, стало уже больше невозможно вести себя по отношению к ней сдержанно. И он теперь сомневался, что это когда-либо снова станет возможным. Все мысли о соблюдении правил его кодекса поведения джентльмена куда-то улетучились. Колин уже не мог думать о неправильности своих действий после того, как почувствовал, какая она сладкая. Ее губы были идеально нежными, и их прикосновение к его губам было таким приятным! Тот самоконтроль, при помощи которого он сдерживал себя все эти годы, вдруг показался ему… совсем не нужным.

Он вкусил ее, и теперь уже никогда не сможет повернуть назад. Сделать все таким, каким оно было раньше, уже не получится. Он хочет ее.

— Никогда не считал тебя эксгибиционистом, Стрикленд, а я ведь знаком с тобой уже много лет, — сказал Отенберри, тем самым невольно напоминая Колину, почему он и Грасиэла вдруг перестали целоваться: она услышала его, Маркуса, голос. Впрочем, именно Отенберри стал ранее причиной того, почему они начали целоваться, но для Колина это было неважно. Важно было то, что из-за Маркуса они остановились. У Колина из-за этого даже возникло желание встать и ударить своего друга.

Граф оторвал взгляд от женщины, сидящей у него на коленях, и перевел его на Отенберри. Тот приподнял темную бровь, желая услышать ответ.

— А я и не эксгибиционист, — сказал Колин в ответ, и это было правдой.

Отенберри показал рукой на то, что их сейчас окружало:

— Тем не менее ты выбрал именно это заведение.

Колин окинул взглядом комнату и на пару секунд уставился на мужчину и женщину, рьяно занимающихся тем, чем он сам очень хотел бы заняться с женщиной, сидящей у него на коленях. Его телу было наплевать на то, кто она такая, — оно жаждало войти в нее.

Переведя взгляд обратно на своего друга, он увидел, что Отенберри снова таращится на Грасиэлу.