— Выбраться–то можно, — отозвался Татищев. — Можно фальшивый паспорт написать или силой пробиться. Опасно, конечно, но можно.

В другое время Кантемир не посмел бы вмешаться в разговор чиновных и пожилых вельмож, но сегодня обычные понятия сместились, и он чувствовал себя не только причастным к одному с ними делу, но и до какой–то степени на равной ноге.

— Господа, я готов, пошлите меня к государыне! — сказал он.

Феофан с интересом посмотрел на его раскрасневшееся юное лицо, улыбнулся, достал круглые карманные часы, нажал замок, часы открылись.

— Человек уже послан, — сказал Феофан, обращаясь ко всем. — И так как известий о его задержании нет, то можно быть уверену, что он благополучно прошел все заставы и находится на пути в Митаву.

Глава 4. Послы в Митаве

Анне Иоанновне — герцогине Курляндской — шел тридцать седьмой год. Когда–то, в далеком детстве, она была бойка, горда, гневлива. Тихон Архипыч, любимый юродивый ее матери — царицы Прасковьи, тогда прозвал ее «Царь Иван Грозный». Бывало, забежит она к матери не в настроении, а Тихон Архипыч своим тоненьким певучим голосом тотчас запоет: «Дон, дон, дон, — явился царь Иван Васильевич!»

Но с тех пор минуло много лет, годы утихомирили бойкость, сломили гордыню, оборотили гневливость в безмолвную покорность.

Анна жила день за днем, лишь бы прожить, и не любила вспоминать прошлое.

Да и что вспоминать? После смерти отца родные только и делали, что помыкали ею.

Дядю — царя Петра — она боялась до судорог. Пока была девчонкой, он не обращал на нее никакого внимания а как подросла, объявил: «Замуж!»

Анне не было еще семнадцати лет, когда Петр обвенчал ее с курляндским герцогом Фридрихом Вильгельмом. Пышно, шумно, с грохотом фейерверков и многодневными возлияниями сыграли свадьбу в Петербурге и отправили молодых в Курляндию.

Но герцогу оказалось не по силам русское пиршество. Он заболел и, едва доехав до дому, умер, так и не протрезвившись.

Анна осталась вдовой. Петр повелел ей жить в Курляндии. Герцогство ее обернулось одним лишь пустым титулом: из имений мужа ей ничего не выдали, приданого, обещанного дядей, она так и не получила и бывала рада, когда из Петербурга после унизительных просьб присылали сотню–другую рублей.

Она мечтала выйти замуж. И претенденты были. Да дядя, а потом Меншиков, желавшие сохранить Курляндию за Россией, гнали всех женихов.

Девятнадцать лет тосковала Анна в мрачном Митавском замке, покорная, потерявшая надежду на лучшее. Ее взгляд приобрел просительное выражение.

Князь Василий Лукич Долгорукий был уверен, что ему легко удастся подчинить Анну своей воле. Правда, он знал, что в последние годы у герцогини появился нежный друг и советчик — какой–то курляндский мелкий дворянин Бирон, бывший конюшим при герцогском дворе. Но он полагал, что Анна не задумываясь променяет этого Бирона за российскую корону и стотысячное содержание.

Депутация чествовала Анну Иоанновну как царицу, со всеми церемониями и знаками почтения.

Анна смущалась, как–то нелепо жалась, улыбалась криво и жалко.

Василий Лукич видел на ее лице и радость и растерянность. Но если бы он дал себе труд быть хоть чуточку повнимательнее, то несомненно заметил бы в поведении Анны не предусмотренную им настороженность.

Всего за какой–нибудь час до приезда депутации в герцогский замок через кухню и людскую прошел усталый, в помятом мундире русский офицер. Он привез письмо от Ягужинского, который советовал Анне не подписывать условий верховников, так как многие сильные люди в империи не согласны с ними, и отговориться тем, что подпишет их по приезде в Москву, когда убедится, что пункты составлены с согласия всего народа.