— Как?

— Перебить их всех восьмерых — и дело с концом.

— Затруднительно это, — сказал Мусин–Пушкин. — Верховники чужих к себе не подпускают, на людях появляются только с охраной. Да и кто пойдет на такое дело? Вот если подать в совет бумагу, написать, что, мол, все ваши замыслы для нас не тайна и что, мол, мы не согласны…

— Пеняла телка медведю, что он ее мамку задрал, — перебил его Матвеев.

Наступило молчание.

Близился вечер, и все чаще взгляды присутствующих останавливались на темнеющих окнах.

— Господа, мы не подумали еще об одной возможности, — сказал Кантемир. Все повернулись к нему. — Мы можем изложить свои претензии, как предлагает граф Мусин–Пушкин, но подать прошение не в совет, а государыне. В ней мы найдем себе защиту и узду верховникам.

— Некоторые писали государыне, — отозвался сенатор Новосильцев, — однако жалобы их дальше совета не пошли. Эти псы ничего, что может им повредить, не допускают до ее величества.

— Надо вручить ей в собственные руки и принародно.

— Ты, князь, словно с луны свалился, — усмехнулся граф Матвеев. — С прошением–то Долгорукие тебя на порог дворца не пустят, не то что к государыне.

— Меня не допустят, а всех нас не посмеют не допустить. И арестовать никого не посмеют, когда мы придем все вместе. Только надо действовать нынче же — завтра, может быть, будет уже поздно.

— Да, да, — сказал князь Черкасский, — пасть к ногам государыни…

— А если кто встанет на пути, то у нас есть шпаги, — вновь оживившись, воскликнул граф Матвеев. — Пиши, князь, петицию!

Кантемиру освободили место за столом. Слуга внес свечи, зажег настенные канделябры.

Но едва Кантемир взялся за перо, как сразу же начались разговоры по поводу содержания петиции. Вновь вспыхнули прежние разногласия, спор грозил затянуться надолго.

— А, что там расписывать! — стукнул кулаком по столу граф Матвеев. — Пиши, что желаем, чтобы государыня правила самодержавно, как исстари повелось на Руси, и что мы, рабы ее, изобьем всякого ее супостата!

Слова Матвеева вызвали шумное одобрение офицеров.

— Надобно сказать и про наши, дворянские, интересы, — возразил Мусин–Пушкин.

В конце концов сошлись на том, чтобы в прошении написать, что Верховный совет беззаконно забрал в свои руки всю власть и не считается с мнением общества и что российское дворянство умоляет государыню созвать совет по два человека от каждой дворянской фамилии, который рассмотрит все мнения, поданные за последний месяц, и решит все по справедливости.

Когда петиция была написана, все присутствующие поставили под ней подписи по старшинству чинов.

Около полуночи, условившись назавтра собраться во дворце к восьми часам утра, начали расходиться. Кроме того, каждый должен был оповестить, кого, сможет, о завтрашнем сборе дворянства. Граф Матвеев, Кантемир и Федор Апраксин взялись объехать с петицией гвардейских офицеров и кавалергардов.

Князь Черкасский отозвал Антиоха в сторону.

— Я поеду ночевать к Шаховскому, — тихо сказал он, — от греха подальше. Ты–то знай, а другим не говори. Береженого бог бережет…

Арестов в ночь на 25 февраля не было, но это уже ничего не могло изменить.

Утром Верховный тайный совет собрался на очередное свое заседание в одной из палат Кремлевского дворца.

Обсуждали регламент коронации.

В десятом часу Василий Лукич Долгорукий вышел из палаты и тотчас вернулся, встревоженный и растерянный.

— Во дворце полно народу…

За ним в палату вошли князь Алексей Михайлович Черкасский, князь Барятинский, генерал–лейтенант Юсупов и генерал–лейтенант Чернышев.