– Ты не оставишь мне даже свой телефон?

И тут Бунин понял, что его начинает раздражать в Лере. В ней вновь проснулась будущая журналистка!

«Она еще только учится, но уже захотела сделать из ночного приключения публикацию. Теперь ей не терпится описать драку со скинами».

– Я выйду первым, ты выходи на следующей станции.

– Тогда возьми хотя бы мой телефон, – девушка нацарапала коротким, плохо заточенным карандашом на листке из блокнота номер и сунула Николаю в карман.

Бунин прошелся по вагону, постукивая палочкой по стойкам сидений. Уже стоя на платформе, он увидел проплывающее мимо него вагонное окно с приплюснутым к стеклу носом и руку, взброшенную в прощальном жесте. Николай не ответил, не кивнул.

«Забыть, все забыть».

Хороший совет, данный самому себе, но попробуй ему последовать! Уже в вагоне метро Бунину стало плохо, кружилась голова. Перед глазами то и дело возникали сцены недавней драки. Он вновь и вновь мысленно вонзал острие трости в гортань скину. А в ушах стоял отвратительны хруст проламываемой, раздираемой плоти.

Очутившись в прихожей, Николай первым делом избавился от трости – сунул ее в стенной шкаф. Разделся прямо в коридоре, забросил одежду в корзину и забрался под душ. Он тер себя мочалкой, густо намыливал, подставлял тело и лицо упругим прохладным струям, жадно пил, ловил ускользающую воду губами. И ему все казалось, что он не может отмыться от липкого пота, окатившего его не в тот момент, когда понял, что без крови не обойтись и только смертельный удар остановит скинов, а уже после… В пот его бросило после удара тростью и после падения противника на подставленный нож уже на платформе… Ему стало страшно не из-за того, что он научился убивать хладнокровно и расчетливо, а из-за того, что не научился не думать потом о чужой смерти. Перед ним были уроды и отморозки, как сказал бы Карл, не заслуживающие жизни, без них мир стал чище.

Бунин отчетливо представлял себе, что выбора у него не оставалось. Но он не мог гордиться тем, что совершил. Его невинная игра, желание немного развлечься, найти себе любовницу на одну ночь обернулась кровавой дракой. Ему хотелось, чтобы Лера запомнила на всю жизнь ночь ласк, но теперь она до конца своих дней будет помнить, как хрипит захлебывающийся кровью человек, как булькает кровь в пропоротой гортани.

«Конечно, это неплохое подспорье для начинающей журналистки», – криво усмехнулся, вылезая из-под душа, Бунин.

Ощущение, что он не сумел отмыться, не проходило.

«Ну и черт с ним».

Николай присел к роялю, стоявшему в большой комнате. Когда он касался инструмента, ему казалось, что он беседует с покойным отцом. Беседует ни о чем, так часто происходит между родителями и детьми.

Николаю редко приходилось видеть отца, поэтому и запомнил его нарядным, монументальным, приносившим ему дорогие подарки, а матери – охапки цветов, безумно красивые, благоухающие, торжественные.

«Так отец пытался наверстать упущенные годы, проведенные за решеткой, где даже скромный полевой цветок, пробившийся из трещины в асфальте, заставляет сжиматься сердце сурового зэка».

О тюрьме и зоне Бунин знал только понаслышке. Бог миловал попасть за колючую проволоку. Несколько дней, проведенных в СИЗО, где следаки тщетно пытались его расколоть, были не в счет. Он знал тогда, что ничего у них не выйдет и скоро он выйдет на свободу.