— Ну–те ка, молодой человек, ну–те, я на вас посмотрю. Силён ли, надёжен ли человек, в чьи руки попадёт моя единственная, моя ненаглядная внучка.

Как раз в эту минуту из другой комнаты вышла Драгана и как–то испуганно, громко вскрикнула:

— Дедушка! Мы ещё ни о чём не договорились, а вы уже…

— А тут не о чем и договариваться, парень мне нравится, и это самое главное, а если я ему не понравлюсь, так это мы оба с ним как–нибудь переживём. Да, внученька, пора, пора тебе и замуж выходить. Выбор твой одобряю. Молодец, малышка. Я знал: ты с кем зря–то водиться не станешь. Наша порода, славянская, мы свой интерес под землёй видим.

И — к своему соседу:

— Что скажешь, сын мой? Нравится тебе этот Илья Муромец? За него ты хлопотал передо мной или за кого?

Сын старика, — Борис понял это, — губернатор, отец Драганы. Он поднялся и подал Простакову руку.

— Рад встрече. Надеюсь, мы поладим с вами.

Сердце Бориса стучало от внезапно прихлынувшей радости; он понимал: здесь, в эту минуту решалась судьба его и Драганы. Он взял её за руку и по славянскому обычаю подошёл с ней к старейшине рода. Низко поклонился деду, сказал:

— Благословите нас.

Дед Драган поднялся и поочередно перекрестил их, и каждого поцеловал. Затем такое же благословение молодые люди получили от отца Драганы и от её дяди.

Адмирал пригласил всех к столу.

Тут собрались все Станишичи, не было жены губернатора Русины и третьего сына деда Драгана профессора Саввы Станишича — они находились в Белграде.

Простаков был принят в семью Станишичей, и в этом теперь уж никто не мог сомневаться. Правда, оставались нерешёнными некоторые формальности бракосочетания, но и на то были веские причины. Дед Станишич собирался ехать в Европу на длительное лечение, и ему необходимо было обговорить с ближайшими людьми неотложные деловые проблемы. И сыновья, и Драгана знали об этом, и потому молчали, ждали, когда заговорит старейшина рода, их обожаемый и непререкаемый авторитет. И дед сказал:

— С год будете изучать друг друга, а потом, если на то будет воля Божья, и сыграем свадьбу.

Затем перешёл к теме, которая была для всех как бы тайной и запретной:

— Мы об этом вашем приборчике знаем давно, — так что не удивляйтесь, мил человек, будьте любезны, скажите мне: а зачем вам числить его в разряде оружейных средств, и не проще ли было бы отнести к медицине; ну, скажем, вроде рентгенаппарата, искусственной почки или чего–нибудь такого? А?.. Что вы мне на это скажете? — наклонился к Борису. И тут же добавил: — Вы не церемоньтесь, зовите меня дедушкой. У меня мало детей, и всего лишь одна внученька, — я люблю, когда она меня называет дедушкой.

— Спасибо. Вы делаете мне честь. Да, вы правы, я бы тоже хотел быть автором–целителем. Но военные решили, что мой прибор может быть и оружием. Очевидно, потому они меня и выкрали. Ведь органы здравоохранения, наверное, не крадут учёных, — в худшем случае, они их покупают.

— Да, верно. Вы правы, мой друг. Но скажите мне, пожалуйста, а нельзя ли как–нибудь снизить его вредоносное действие и повернуть рычажок в сторону лечебную?

— Вы, дедушка, маг, волшебник или провидец: мой друг физик Неустроев именно эту проблему недавно с успехом и решил. Но знаем об этом только мы двое, как же вы…

Дед поднял руки:

— Об этом не спрашивайте. Я прожил долгую жизнь, бывал во многих странах, видел многих людей… Научился кое–что замечать и такое, чего другие не видят.