— Откуда? Если бы что было, от всей души бы и предложила…

— А я бы плюнул на такое угощение! На этой осетрине, может быть, кровь Пухова! А я рыбу с кровцой терпеть не могу… — Кадыров отвернулся.

— Зачем же так? Может, кто и ходит на запрещенный лов… Но чтоб человека убить!..

Шофер и Орезов осторожно укладывали окоченевшее тело в задний зарешеченный отсек машины. Ноги не пролезали в дверцу, и Орезов заорал на шофера, пытавшегося силой затолкать их в узкий проем:

— Угомонись, дубина! Это наш товарищ, а не саксаул…

Шофер смущенно пожал плечами:

— Я ведь как лучше… А он все равно ничего уже не чует…

— Много ты знаешь, чует он или не чует, — зло бросил через плечо Орезов.

Он бережно взял сизую распухшую ступню Пухова и осторожно засунул его ногу в машину и захлопнул дверцу с затворным стуком.

К Туре, Анне и Орезову подошел невесть откуда взявшийся малюсенький человечек с усами, просительно сказал:

— Скажи, Хаджинур, начальникам — пусть я с Сережкой поеду… Я — маленький, места не занимаю, а ему одному, в ящике, не страшно будет… Все-таки, не один там будет… — На лице его плавала странная гримаса.

Орезов отодвинул его рукой от машины:

— Отойди, Бокасса, не путайся под ногами! Сказали ведь тебе, умер Пухов, не страшно ему больше… И один он теперь навсегда…

Карлик со своей страдальчески-веселой улыбкой тихо нудил:

— Не говори так, Хаджинур, дорогой… Сережка любил меня, друзья мы…

— Отстань, Бокасса, не до тебя, — отмахнулся от него и Кадыров.

— А кто такой Бокасса? — спросил Тура у Орезова. Орезов ответил:

— Блаженный… Тихий услужливый придурок… Фируддин… Люди подкармливают помаленьку, а он по всему побережью кочует…

Пришел Бураков, помахивая папкой с документами. Тура пропустил его первым в «рафик». Бураков влезал, сопя и кряхтя.

— Эх, елки-палки, грехи наши в рай не пускают, — сказал он, отдуваясь.

Кадыров зло засмеялся:

—&n