Пухов обернулся, но тяжелый сухой щелчок выстрела опередил его.

Инспектор упал сразу и уже не видел, как чьи-то руки подобрали бинокль, фотоаппарат…

Было еще рано.

Но Тура не спал. Он лежал без сна и снова переживал события многолетней давности: как наяву видел перед собой жену, слышал их последний ночной разговор.

— Может, все-таки уедем, Тура? — попросила жена. Утром она и сын должны уехать.. — Если не хочешь жить с моими стариками, можем идти работать по лимиту. Там сразу комнату дают. Я никакой работы не боюсь. Мы с тобой еще молодые, представляешь, как здорово — нам судьба еще одну жизнь предлагает… Я боюсь, Тура! Ты знаешь, я никогда не боялась, но сейчас мне страшно!

— Нет, Наденька! Ну, кто я там? «Бабай», «чурка»… Я умру от тоски…

— Без тебя мы не поедем! Или вместе, или никто!..

— Нет, ты поедешь! — крикнул он.

Неожиданно раздался стук. Стучали в дверь. Громко и требовательно.

Тура поднялся. Не сразу сообразив, где он, накинул халат, подошел к дверям.

— Товарищ подполковник! У нас ЧП, товарищ подполковник!

Тура открыл дверь.

Это был дежурный по милиции — долговязый веснушчатый лейтенант Веденеев.

— Инспектора Рыбнадзора убили! Пухова!

Кроме Туры на месте происшествия были его оперативные сотрудники — и подвижный Хаджинур Орезов, и медлительный, тяжелый, с брюшком Бураков. Они помогали Анне Мурадовой. Легкая, в желтой импортной курточке, Мурадова проводила осмотр трупа.

Она прощупывала голову убитого, диктовала следователю:

— В задней части головы имеются два отверстия, предположительно, оставленные выстрелами из огнестрельного оружия… — Жесткие черные прядки падали ей на глаза, Мурадова то и дело откидывала их.

Следователь прокуратуры писал протокол, то и дело оглядываясь на труп, сверяясь с мнением Мурадовой.

Подошел Орезов, поманил Туру на берег. В песке валялась гильза. Тура присмотрелся и нашел еще одну, и рядом — старый металлический рыболовный крючок.

Рассвет был пасмурный, тяжелый. К тому же пошел дождь. Труп Пухова накрыли брезентом. Следственно-оперативная группа потянулась к видневшейся вдали метеостанции — грузным, осевшим по пояс в песок, домам, иссеченным зимними дождями, искромсанным ветром, оплавленным нещадным солнцем каменным баракам.

На фронтоне одного из них виднелись выложенные кирпичами слова «БАНК» и остатки выведенного густой масляной краской призыва:

«Все на выборы в Верховный Совет СССР!»

С визгом раскачивалась на ржавых петлях дверь.

— Давайте сюда, товарищ подполковник! — позвал Орезов.

Тура подождал. К нему приблизился громадный лысый казах — Адыл, проговорил заплетающимся языком:

— Зачем ты приходил сюда… Ты — кто? Ты — чужой! Ничего не узнаешь! Ничего!..

Его тянула сзади за телогрейку женщина, наглухо замотанная платком — только быстрые глаза были видны сквозь щель, повторяя настойчиво-вкрадчиво:

— Спать, спать, спать тебе надо…

Еще цеплялся маленький старик-карлик Бокасса с черными усами.

— Молчи, молчи…

С ними был еще мальчишка. На шее у него висел маленький магнитофончик-»вокмен».

— Подойдите, — сказал Тура женщине.

Она отпустила Адыла, неуверенно шагнула вперед. Казах угрожающе накренился.

— Вы здесь работаете? — спросил Саматов.

— Да, уборщица я, — донеслось из-за тряпичного забрала.

— А это ваш муж? — он разглядел, в сущности, еще молодое, симпатичное лицо.