Разговаривая, они ни на мгновение не отрывали глаз от целинных снегов, лежащих впереди. Над ними пламенел холодный голубой океан воздуха, пронизанный лунным сиянием. Лесная опушка отбрасывала на сияющую белизну синие тени. Бесшумно катилось по небу ледяное колесо месяца. Нет ничего более прекрасного, более печального и таинственного, чем белая ночная тишина и лунный свет на снегу.

Егорычев осторожно взглянул на Смолина и тихо сказал:

— Говорят, что, преследуя нарушителя, ты бегаешь как олень.

— Не знаю, Паша, не слыхал таких разговоров.

— Ну, а так это или не так?

— Не могу сказать, не пробовал соревноваться с оленями.

— Ну, а с Аргоном?

— От Аргона не отстанешь. Он все время тащит тебя на аркане.

— Говорят, преследуя нарушителя, ты пробегал без всякого отдыха по пятьдесят и шестьдесят километров. С автоматом. Патронами и гранатами. Бывало такое?

— Не всегда бывает огонь там, где дымится.

— Раз говорят, значит, так оно и было. Где же ты силы брал? Как одолевал такое пространство?

— Экая невидаль! Всякий пограничник столько пробежит, если надо. Нарушитель потянет за собой и тихохода. Зевать, отдыхать и спотыкаться нельзя. Ты его, или он тебя. Середки нет.

Говорили они тем особым пограничным шепотом, который не слышен и на расстоянии пяти шагов. Ближайшее же место, где мог затаиться чужой человек, — опушка леса на той, сопредельной стороне, — находилась от них метрах в трехстах.

— Еще говорят, что ты действуешь и соображаешь как молния.

— Не знаю. Со стороны виднее. Приглядывайся, потом мне расскажешь, какой я есть на самом деле.

Егорычев уже смутно понимал, догадывался, что есть вещи и поступки, которые нельзя, не затрагивая естественного целомудрия и совести, называть своими именами. И несмотря на это, не мог остановиться.

— Ну ладно. Если правильно говорят, что ты оборотистый, верткий и горячий, как же ты можешь столько часов лежать без движения да еще ничуть не скучать?

— А ты что, Паша, разве заскучал?

Егорычев, уткнувшись лицом в снег, засмеялся.

— С тобой, старшина, никак не договоришься, Все время ускользаешь.

— А ты перемени тему, и мы сразу найдем общий язык.

— Один вопрос — и все. Скажи, чем понравилось тебе это место, где мы теперь несем службу?

— Неужели ты сам не понимаешь? Оглянись! Пошевели мозгами!

— Понимаю, но не все. Почему ты думаешь, что именно сюда, где мы лежим, сунется нарушитель?

— А куда ему еще идти? Больше некуда. Самое выгодное направление. Рядом с границей лес, где можно скрыться и откуда можно вести наблюдение. Недалеко крупный железнодорожный узел, автомобильная дорога, большой город. Здесь в царские времена шастали контрабандисты. Все условия для нарушителя.

— Ну, а еще что заставило тебя залечь здесь?

— Какой ты дотошный!., Что еще? Перво-наперво — это приказ начальника заставы на охрану границы.

— Ну, а разве твое пограничное чутье не оказало влияния на выбор места?

— Чутье?.. Это само собой, Паша, основа основ. Фундамент и венец. Без него, как без соли, не сваришь ни борща, ни каши. Если у солдата нет чутья, он служит не на заставе, а в строительном батальоне.

— Значит, у тебя есть предчувствие, что нарушитель пойдет прямо на нас?

— Ну!

Смолин тихонько ткнул напарника.

— Брось, Паша, допрашивать. Посмотри лучше, что вокруг тебя делается. Ну и луна! Ну и снега! Ну и ночь! Сроду такой не видел.

Но Егорычев был глух к природе. Смотрел и ничего не видел.