Взбираясь наверх, он должен был оставить на перекладинах хоть комок грязи. Некогда было ему чистить и мыть обувь.
Так оно и есть: первая и третья ступеньки покрыты грязью. Поверх нее ясно виден рубчатый след литой резиновой подошвы. Он здесь! Смолин отстегнул поводок, мягко подтолкнул Аргона вперед и вверх, скомандовал:
— Ищи! Аппорт!
Собака ловко полезла по крутой лестнице. На верхней ступеньке, под самой крышей, остановилась, фыркнула, чуть взвизгнула и начала быстро-быстро работать лапами. Посыпались клочья старой соломы. Под стрихой зачернела небольшая дыра. Собака вскользнула в нее и пропала. Ни лая, ни визга, никакого звука. Полная тишина.
Смолин тоже вскарабкался наверх. В одной руке автомат, в другой — фонарик. Пояс оттягивают подсумки с патронами, гранатами.
Снизу его предупредил голос Сытникова:
— Осторожнее, Саша! Он может встретить гранатой.
— Ничего, я поймаю ее и назад швырну.
Смолин мысленно посмеялся над привычными для себя словами и, выбросив руку влево как можно дальше, включил фонарик. Прекрасная цель! Пусть стреляет гад, если его не оседлал Аргон.
Молчит. Тихо. Не до стрельбы ему сейчас. Отбивается от собаки.
Смолин немного расширил дырку, кое-как пролез и… куда-то провалился. Упал на что-то мягкое и теплое. Включил фонарик и увидел под Аргоном человека в резиновых сапогах, в шапке и в темной, с барашковым воротником куртке. Нарушитель лежал неподвижно, вниз лицом, раскинув руки.
— Хорошо, псина, хорошо!
Смолин потрепал собаку по холке, погладил, дал кусочек сахару, усадил. Пнул ногой лежащего.
— Эй ты, вставай!
Вскочил. Поднял руки, зажмурился. Луч фонарика осветил немолодое, обезображенное страхом лицо. Тощие землистые щеки втянуты. Плоский, с загогулиной на конце нос. Нижняя губа чуть ли не в три раза шире верхней. На лбу сизая лента шрама.
Еще один! Который по счету? Сколько их уже прошло через солдатские руки Смолина! Все были разные и все же чем-то и как-то похожие. Всем своим «крестникам» не переставал удивляться. На какую страну, на какой строй замахивались! Удивился и этому.
Опустил луч фонарика на уровень груди нарушителя и неожиданно сказал:
— Здорови, ходок!
Любых слов ждал Стебун, но только не таких. Его глаза с ужасом уставились на пограничника. Губы тряслись, пытались не то улыбнуться, не то выговорить что-то.
— Не понял? Здорово, говорю, ходок!
— Здравствуйте.
— Откуда топаешь?
Вот в такие минуты, накрытые внезапно, ходоки через границу обычно теряют способность врать.
— Из Баварии.
— И куда?
— Сюда… на Львовщину, потом в Карпаты.
— Надеялся благополучно границу проскочить?
— Меня уверяли… я думал…
— Вот и допрыгался! Выворачивай карманы.
Выложил бумажник, деньги и четыре гранатовых запала, завернутые в тряпочку. Не успел выбросить.
— Где гранаты?
Стебун кивнул в глубь чердака.
— И пистолет там.
— Ищи, Аргон! Аппорт! — скомандовал Смолин. Собака убежала и вернулась, сжимая зубами длинную деревянную ручку гранаты. Она была на боевом взводе. Если Аргон нечаянно выронит или бросит, она неминуемо взорвется.
— Тише, Аргон, тише! Так держать.
Аргон замер. Смолин подошел, осторожно взял гранату, вытащил запал из гнезда и перевел дыхание.
— Хорошо, Аргон, хорошо! Ищи!
Собака опять скрылась в темноте и принесла еще одну гранату, но уже не заряженную. В третий раз принесла пистолет, в четвертый — запасную обойму, в пятый вернулась ни с чем. Требовательно ткнулась мордой в ноги следопыту; приласкай, мол, дружище, я заработала. |