— Ах да, чудовище! А не кажется ли вам, что его никогда не существовало? Как легко сослаться на него, когда ни за что не хочешь отвечать сам.

Тут Андреас не сдержался и выставил их вон, не забыв рассказать о великом горе, что посетило все три усадьбы. По-настоящему заботу об Элисе проявляет лишь один он. Остальные только осуждают. Кто утешал ее, вытирал слезы, когда она пришла домой, вся побитая камнями?

— Идите домой да перечитайте ваши заповеди еще раз, — крикнул он, захлопывая за ними дверь.

После их ухода Андреас не мог успокоиться еще несколько часов.

Церковный совет больше ничего не стал предпринимать.

Когда березы оделись в свой весенний наряд, Элиса разрешилась от бремени. Роды прошли на удивление легко. Она родила прелестного мальчика Йона. Его окрестили так в честь деда Йеспера. Малышом восхищались все. А Ирмелин и Никлас изо всех сил помогали юной матери. Честно говоря, они не очень беспокоились за Элису. Та была маленькой и худенькой, жизнерадостной девочкой. Да и при рождении отверженных роды никогда не проходили так легко.

Поздравлять Элису пришли все. Все, кроме Габриэллы. Ту замучил ревматизм. Пришли поздравить даже братья и сестры Элисы, все время державшиеся в отдалении. Им было стыдно за Элису. Потом пришли из Эйкебю, считавшие себя ближайшими родственниками Людей Льда, а за ними потянулись любопытные жители деревни.

Давно уже в Линде-аллее не ели такой вкусной каши!

Не пришли только члены церковного совета, но Элиса и думать о них забыла. Она лежала в кровати с малышом на руках, светясь как маленькое солнышко. Девушка не уставала восхищаться этим маленьким комочком и бесконечно выражала свои восторги.

Элиса была белокура, а у Йона — черные как смоль, волосы. Темно-карие глаза. Никто, кроме Виллему и Доминика, не догадывался, почему у него такой цвет глаз.

Возвращаясь, домой из Элистранда, Виллему спросила:

— Тебе кажется, он… скоро будет здесь?

— Да. Он все ближе и ближе. Сначала никак не мог решиться, а теперь его словно кто гонит сюда.

— Он решился, — кивнула Виллему.

— У него словно гора с плеч. Я так чувствую.

— А он найдет дорогу?

— А как же! Ведь добрался же он до Кристиании и…

— Он что, совсем близко?

— Ага.

— Скажи… Ты говоришь, он решился. Тогда он, верно, изменился? Стал думать иначе?

— Вряд ли. Он полон гнева, особенно по отношению к тебе. Так что не пробуй обуздать его! — горько улыбнулся Доминик.

— Что же его влечет сюда?

— Даже не знаю. Он очень дорожит сокровищем, но не умеет им пользоваться. Хочет, чтобы ему помогли. И…

— Что еще?

— Какие-то странные чувства… эгоизм… Да, я чувствую это. Он дик и груб, но отказал другой женщине…

— Другой? Ты говоришь об Элисе?

— Не знаю, но, по-моему, я прав.

— Господи! Разве он мало горя принес бедняжке?

— Не забывай, что я ничего не знаю. Только пытаюсь прочесть его мысли. А что он думает о женщинах, понять довольно трудно, — быстро добавил он.

— Он прячет от тебя свои мысли? Знает, что по-прежнему можешь их прочитать?

— Похоже на то.

— Так, значит, он во власти чувств, но не хочет в этом признаваться?

— Вот-вот. Но! Не думай, что в его поведении что-то изменилось. Он такой же, как и раньше.

— А я так и не думаю. Но, с другой стороны, он очень устал. Хотя я этому несчастному по-прежнему не доверяю.

— Да и я тоже. Самая тяжелая работа у нас еще впереди.