— Уйди. Слышишь, уйди от меня. Ненавижу тебя. Ничего не хочу.

— Да нельзя же так, Данка! Без пищи ведь долго...

— Чем скорее — тем лучше. Уйди.

Со временем его невидимое присутствие стало привычным. Проснувшись однажды утром, по привычке насторожившись, она почувствовала, что его нет рядом. Первый раз вздохнула почти облегченно, вытянулась на кровати... Наверное, через час ей захотелось пить, она привычно протянула руку вниз, туда, где стояла чашка, но не нашла ее. Медленно поднявшись с кровати, неуверенно сделала пару шагов... За прошедшие два года она не успела забыть планировку квартиры, где прожила почти восемнадцать лет, поэтому каждый последующий шаг был увереннее предыдущего. Подошла к приоткрытому окну, прислушалась... Ветер донес приглушенные звуки проезжающих машин, голоса — наверное, день... Душно — кажется, собирается дождь. Дождь... Да что ей до этого!

Вчера ей сняли повязку. Врач приходил домой, долго расспрашивал о ее самочувствии, она отвечала односложно и грубовато. Вообще присутствие посторонних людей давило на психику, единственным ее желанием было остаться одной, пусть она беспомощна, пусть слепа...

— Какое сегодня число? — громко спросила она, уверенная в том, что он находится где-то рядом, смотрит на нее, следит за ней жалостливыми глазами — но он почему-то не откликнулся. — Какое сегодня число? — повторила, почти прокричала она и поняла, что, кажется, находится дома одна.

Из ванной она направилась в кухню. Удивившись неизвестно откуда появившемуся чувству голода, но инстинктивно ему повинуясь, открыла холодильник, нашла холодные котлеты. Не чувствуя вкуса, съела одну.

Кажется, он бросил пить. По крайней мере за прошедшие дни — много дней, она не знала точно сколько, но уж никак не меньше десяти — она ни разу не почувствовала в квартире запаха перегара. И даже когда он подходил близко... Хотя в принципе это еще ни о чем не говорит, а по большому счету и вовсе не имеет значения. Единственное, что имеет для нее значение, — какое сегодня число. Она захотела сесть, но почему-то не смогла найти ни одной табуретки на кухне, прошла дальше и застыла в дверном проеме — легкий сквозняк, тоненький протяжный скрип входной двери...

— Данка, ты встала... А я вот, извини, в магазин ходил, хлеба купил — свежий, мягкий, а тут вот еще, шоколадка — тебе, дочка... Будешь?

— Подавись сам своей шоколадкой. Какое сегодня число?

— Число?.. Так это... Двадцать третье число...

— Двадцать третье? — Сердце вдруг бешено застучало — казалось, вот-вот выскочит, но она не поверила: — Двадцать третье?! Да зачем ты врешь, не смей мне врать, слышишь!

— Ну что ты... Что ты! Двадцать третье, четверг...

— Я же считала! Считала не только дни, но и часы считала! Не может этого быть, не может быть! Не может!

Он бросил пакет на пол, быстро скинул ботинки, подошел к ней, попытался взять за плечи — она грубо отстранилась, отшвырнула его от себя, стремительно, позабыв о слепоте, кинулась прочь, тут же налетела на дверной косяк, пошатнулась, наугад развернулась, шагнула еще раз — и, споткнувшись обо что-то, упала...

— Дочка! Доченька, ну как же так...

Он попытался ее поднять, неловко взял под мышки...

— Убери! — выдохнула она. — Убери от меня свои руки, слышишь! Я считала, я знаю! Этого не может быть! Зачем ты мне врешь! Гадина!

До самого позднего вечера она лежала без движения, уткнувшись лицом в подушку, а он и не подошел ни разу. Ходил по кухне, измеряя пространство широкими мужскими шагами, курил одну сигарету за другой, изредка присаживался. Несколько раз хотел подойти, но вдруг снова вспоминал ее глаза, сжимал до боли побелевшие пальцы и снова возвращался.