На четвертый день Чантория вышла из дома. Ее мучения не ослабели, а лишь возросли, и она решила посетить отца Бейли. Уж он-то должен найти слова утешения, помочь ей перенести утрату! Но женщине, которой еще на прошлой неделе было дозволено умащать ноги исповедника благовонными маслами, теперь не удалось пройти дальше парадной двери. Слуга, прежде встречавший Чанторию раболепными поклонами и расшаркиваниями, теперь грубо заявил ей, что Любовь ее больше не любит, а если она хочет видеть отца Бейли, то может явиться для этого на публичную исповедь, как все прочие жители района. Более того: пусть зарубит себе на носу, что без особого приглашения ей строжайше запрещено даже приближаться к сей святой обители.

Отцу Бейли было досадно вспоминать о Чантории. Он превозносил ее с кафедры, и теперь это могло подорвать доверие, которое питали к нему прихожане. Из-за нее они поняли, что их исповедник тоже способен ошибаться, и он больше не желал иметь с ней никакого дела.

Понурившись, Чантория побрела восвояси. По дороге ее узнавали: люди ухмылялись, шептались и показывали на нее пальцами. Иногда она слышала за спиной смешки.

На лестнице, ведущей в Башни Вдохновения, ей встретилась Незабудка.

– Значит, померла твоя Кейтлин? – бесцеремонно спросила она, даже не поздоровавшись. – Стало быть, теперь у тебя навалом свободного времени! Может, сбегаешь для меня кое-куда?

Еще не успевшая прийти в себя после семейной трагедии, Чантория не сразу осознала, сколько враждебности породил краткий период ее пребывания в роли фаворитки Храма. Но ведь Незабудка – ее лучшая подруга! Не станет же она вести себя как все остальные?

– Теперь у нас дома так одиноко, – слабым голосом сказала Чантория.

– Да неужто? – откликнулась Незабудка с ядовитым сарказмом.

– Мы с Траффордом не знаем, о чем говорить друг с другом.

– Ну, он же всегда был немножко идиотом, верно?

– Может, заглянешь ко мне на чашечку кофе или на бокал вина? Честное слово, не знаю, как я все это переживу.

– На чашечку кофе или на бокал вина? – холодно повторила Незабудка.

– Ну да, и вообще.

Незабудка приблизила свое лицо вплотную к лицу Чантории и словно выплюнула ответ.

– Слушай меня внимательно, наглая сучка, – прошипела она. – Ты тут выдрючивалась как могла, когда изображала из себя Божью любимицу, так?

– Нет! Нет, что ты! – запротестовала Чантория.

– Не нет, а да. Все соседи только и знали, что прыгать перед тобой на задних лапках. А теперь оказалось, что ты ничем не лучше других! Богу-и-Любви до тебя столько же дела, сколько до куска дерьма. И до твоего отродья тоже, до твоей паршивой дочки! Потому что она померла, верно? Точно так же, как и все наши дети. Только никто из нас, по крайней мере, не ходил и не вдалбливал всем вокруг, что его ребеночек ангел. Никто из нас не считал себя Богородицей, а своего ребенка – самим Иисусом Христом. Нет! Но ты! Ты, Чантория, и твоя жалкая малявка Кейтлин – вы были избранные, так? Но теперь шабаш, детка. И придется тебе с этим смириться.

– Пожалуйста, не надо! – взмолилась Чантория. По лицу ее текли слезы.

– Только потому, что тебя оприходовал исповедник, ты возомнила себя живой иконой. Но теперь-то все по-другому, верно? Так что держись от меня подальше, поняла? Достаточно ты над нами поизмывалась. Подумать только – мой Лексус бегал к тебе чинить душ! А я приводила в порядок твою убогую замохнатевшую кошелку! Но теперь тебе никто не поможет, потому что ты опозорила все Башни Вдохновения, ясно? Выставила всех дураками, и теперь каждый желает тебе, чтобы ты последовала примеру своей малявки, а именно поскорее отправилась на тот свет!

Чантория, плача, убежала от своей мучительницы.