Изменить размер шрифта - +
Потом Вандемейер заявил:
     — Ну вот, что можно сделать в походных условиях, я сделал. Слепой, постарайтесь не тревожить ногу, не опирайтесь на нее.
     — А вот тоби костылыка. — Тарас протянул мне палку. — Якщо ты тильки ногу й голову вдарыв, то самостийно йты спроможный.
     — Я? Голову?
     — Ну, ты ж казав: сталкеру Петрову на голову упал электровоз… — Когда Тарас передразнивал меня, то говорил по-русски четко и без акцента.
     — А почему вы вообще полезли на этот бронепоезд?
     — Как почему, Слепой? Вы же первым туда запрыгнули! Мне показалось, это отличная идея — укатить от мутантов. Рельсы шли под уклон…
     — Хм… Я не запрыгивал, меня полтергейст швырнул.
     Удача, великая богиня и мать богов, мне обижаться на тебя или вознести хвалу? Я же не хотел прыгать на эту дрезину, которая, покатав меня,

вздумала сама поездить по моим ногам! С одной стороны, мы удрали из пещеры и все живы. С другой — я после падения охромел, а парни, хотя и помяло их

крепко, но отделались ушибами. Наверное, я выберу хвалу. С богами лучше не ссориться. Слава тебе, богиня удача, но постарайся больше так не делать.
     Ну ладно… я приподнялся, опираясь на выстроганную Костиком палку, — получилось.
     — Отлично, стоять я могу. Однако вряд ли мне удастся простоять, пока вы сходите за помощью.
     — Не кажы дурныць. Мы без тебе не выберемось с циейи Зоны. Так что пидеш з намы.
     — Эгоисты. Ладно, я согласен, пойду. Так и быть!
     И мы пошли. Костик подставил плечо — правое, потому что слева висел «калаш». Терминатор сказал:
     — Не сыльно тысны, бо рука болыть.
     — Так давай и тебе обезболивающего вколем?
     — Ни, я дывывсь, небогато в нас ликив залышылось. — Это верно, лекарства были большей частью у Вандемейера, а его рюкзак уволок Пустовар, Зона

его дери. — Так що я протрымаюсь, побережи обезболюючи для себе. Я поки що так можу.
     Терминатор, железный человек. Ох и выпьем же мы с ним за удачу, ох и надеремся до поросячьего визга. До бюрерского визга, вот как.
     Передвигались мы не слишком бодро, все устали, спать хотелось, Вандемейер опять раскашлялся. К тому же в его аппаратуре разрядились

аккумуляторы, а без работы Дитрих — что наркоман без своевременной дозы. Я понял так, что необходимость работать… верней, не так — не необходимость,

а возможность работать поддерживала его, не давала скиснуть. Рыжий словно уговаривал себя, что, пока трудится, о неудобствах и трудностях нужно

забыть, — и ведь успешно уговаривал, вот в чем штука! А сейчас Вандемейер напоминал сдувшийся воздушный шарик — он брел, шатаясь, поминутно кашлял.

Да что там — я даже видел, как он сплевывает в траву! Не на салфеточку, как надлежит благонамеренному господину, а прямо на природу харкал — на мать

нашу природу в её пыльных пожухлых проявлениях. Я подумал, что не мешало бы подсунуть ему новый допинг.
     — Вандемейер, — старательно изображая голосом тревогу, окликнул я, — вам плохо? Может, нам сделать привал? Вы отдохнете, поспите? Черт с ним, с

Пустоваром, пусть проваливает!
     По тому, как Дитрих встрепенулся, я понял: сработало.
Быстрый переход