Диггера надо было убрать. Сделать это было проще простого, и никто бы особенно не удивился: рыжего дурака наверняка сто раз предупреждали, что рано или поздно он не вернется из очередной одиночной вылазки в катакомбы. Глеб оглянулся через плечо. Мальчишка уже не сидел, а стоял, хорошо различимый на фоне освещенной фонариком стены, и изо всех сил вглядывался в темноту, где скрылся таинственный Черный Монах. Он представлял собой завидную мишень; Глеб наполовину вытянул из кармана тяжелый «стечкин», а потом молча покачал головой и разжал пальцы. Пистолет беззвучно скользнул обратно в карман, Глеб повернулся к рыжему диггеру спиной и решительно зашагал прочь…

Таким этот мальчишка ему и запомнился: одинокая темная фигура на освещенном фоне, одетая в мешковатый прорезиненный комбинезон и высокие непромокаемые ботинки, туго перехваченные у лодыжек кожаными ремешками…

За годы, прошедшие с момента их единственной встречи, рыжий диггер почти не изменился. Да и Глеб, судя по тому, с какой легкостью был узнан, тоже сохранился неплохо. «Интересно, — подумал он, косясь на подполковника Ромашова, — что бы он сказал, узнав, что тот опасный сумасшедший, за которым не так давно с риском для здоровья и жизни гонялись все силовики города-героя Москвы, в данный момент преспокойно шагает рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки? Вот взвился бы, наверное! А потом до самой пенсии рассказывал бы коллегам, что на Лубянке работают одни психи…»

Дело, которое привело Глеба в компанию неприязненно косившихся в его сторону милицейских чинов и рыжего задержанного, касалось некоей золотой сережки, изготовленной, по утверждениям экспертов, в Малой Азии и датируемой концом второго тысячелетия до нашей эры. Рыжий диггер по фамилии Егоров, если верить его словам, нашел ее где-то здесь, под землей, и не придумал ничего умнее, как отнести находку в антикварный магазин. Этот поступок, хотя и далеко не самый умный, вполне мог сойти ему с рук: опытный антиквар, с первого взгляда оценив не только стоимость серьги, но и не внушающую никаких опасений личность рыжего лопуха, который ее приволок, скорее всего, дал бы за нее чисто символическую цену, а потом радостно потирал бы руки — так долго и энергично, что, вполне возможно, добыл бы трением огонь. Но на беду рыжего Егорова, незадолго до его визита в антикварный магазин какие-то ловкачи обнесли квартиру коллекционера Степаниди. Было украдено много ценного, в том числе и антикварные золотые украшения, в связи с чем все московские антиквары были надлежащим образом обработаны орлами подполковника Ромашова.

Получив в свое распоряжение серьгу и без труда убедившись, что к разграбленной коллекции Степаниди она отношения не имеет, подполковник Ромашов — мент, судя по всему, добросовестный и обстоятельный — разослал фотографии своей добычи во все московские музеи на предмет выяснения, не пропадало ли из их запасников что-либо похожее.

Музеи — те, что вообще посчитали нужным откликнуться, — ответили в том смысле, что ничего похожего из их коллекций не пропадало; более того, ничего похожего в большинстве из них никогда и не было. Судя по этим ответам (Глеб их читал), отношение музейных работников к запросу подполковника Ромашова было скорее юмористическим, как будто тот пытался убедить их, серьезных людей, маститых ученых, в существовании, скажем, Змея Горыныча.

По счастью, среди этих корифеев духа совершенно случайно оказалась Ирина Андронова. Она как раз консультировала местное руководство по поводу живописного полотна, которое вскорости должно было украсить один из залов Исторического музея, когда туда пришел факс с Петровки.

Ирина Константиновна, в памяти которой еще была свежа недавняя история с троянским головным убором из золота, который какой-то проходимец не то предлагал, не то не предлагал коллекционеру Маевскому, не на шутку встревожилась.