|
Разорванная в нескольких местах, выбившаяся из брюк, расстегнутая почти до самого низа, когда-то белая рубашка выглядела не лучше; разбитое в кровь, распухшее до неузнаваемости лицо ровным счетом ничего не выражало — это был просто кусок сине-черного окровавленного мяса. Двигаясь неуверенными, судорожными рывками, как испорченная заводная кукла, избитый до полусмерти человек вылез из машины и выпрямился, ожидая дальнейших распоряжений своих мучителей — казалось бы, еще живой, но уже практически вычеркнутый из списков живущих.
Водитель «десятки» схватил его за плечо, грубо развернул лицом к лесу и толкнул между лопаток в сторону придорожного кювета. — Пошел, падаль! Избитый человек сделал два неверных шага и упал на колени, упершись обеими руками в каменистую землю обочины. — Погоди, Муха, — сказал водитель джипа. — Вечно ты торопишься, как голый на бабу… Хрустя мокрой щебенкой, он подошел к джипу, открыл багажник и, вынув оттуда лопату с чистым, явно ни разу не бывшим в употреблении черенком, швырнул ее на землю рядом с пленником. — Бери, — сказал он, — пригодится. Окровавленная, ободранная ладонь механическим движением сомкнулась на чистом дереве черенка, пачкая его кровью и грязью. Пленник с трудом поднял лопату, слабым ударом вогнал кончик выкрашенного черной краской штыка в неподатливую смесь мокрого песка и щебенки и тяжело поднялся, опираясь на черенок, как на костыль. — Пошел, — повторил водитель «десятки», и он пошел, с трудом передвигая подгибающиеся ноги, глядя прямо перед собой и волоча по земле лопату, кончик которой чертил на песке извилистую, дрожащую линию. Жуткое окровавленное пугало, очень мало напоминавшее человека, несколько часов назад уверенно входившего в дорогой японский ресторан, спустилось в неглубокий, заросший мокрой желтой травой кювет, пересекло его, оставляя в траве широкую борозду, с трудом выбралось на противоположную сторону и, не разбирая дороги, двинулось в лес. Водитель джипа поглядел ему вслед, выплюнул намокшую сигарету, растер ее подошвой ботинка и снова полез в багажник. Вынув оттуда, поставил на землю полиэтиленовый мешок, в каких хранят удобрения, с закрученной и перевязанной обрывком веревки горловиной. В мешке была известь. Деловито захлопнув дверь багажного отсека, водитель достал новую сигарету, закурил и подхватил с земли мешок. — Айда, — сказал он своему напарнику, держа дымящуюся сигарету огоньком в ладонь, чтобы не мокла, — наша очередь. — Давайте-давайте, — поддержал его водитель «десятки». — Нам этот петух за полдня уже вот так надоел! Он чиркнул ребром ладони по кадыку, показывая, до какой степени ему надоел «этот петух», и, не дожидаясь ответа, полез обратно в машину. Его товарищ с удовольствием последовал этому примеру. Устроившись на сиденьях, они закурили и стали без особого любопытства наблюдать за развитием событий сквозь забрызганное дождем стекло. По-прежнему не разбирая дороги, как потерявший управление механизм, безучастно глядя прямо перед собой, приговоренный продрался через мокрые придорожные кусты и побрел по мягко подающемуся под ногами покрывалу мха, опавшей хвои и тронутых тлением, почерневших березовых листьев. Мокрые ветки хлестали его по распухшему от побоев лицу, но он не делал попыток уклониться или хотя бы прикрыться рукой — ему было все равно, он больше не ощущал боли или она стала ему безразлична. У него за спиной негромко потрескивали гнилые сучья — убийцы в кожаных куртках неторопливо шли следом, и один из них нес испачканный изнутри сероватой негашеной известью полиэтиленовый мешок. — Стой, — сказал человек с мешком, когда дорога скрылась из вида, заслоненная стволами деревьев и кустарниками. |
