Но Сиротка не видел его улыбку. Он видел лишь широкую спину и крепкую шею.

«Странный человек. Хлопот с ним не оберешься. Сидели бы себе в тепле, пили бы водку и было бы все хорошо. А то бежим куда-то на ночь глядя ловить какого-то маньяка. К черту все это! Может, развернуться и смыться?»

Сиротка остановился. Глеб обернулся.

– Пошли, пошли. Не надо бояться. Все будет хорошо.

– Хорошо, хорошо… Менты как заберут, тогда узнаешь, что такое хорошо.

– Никто нас не заберет, не бойся, ты со мной.

Сиротка вспомнил, как Глеб расправился с тремя хулиганами и вновь проникся доверием к своему случайному приятелю.

Вскоре они вошли во двор, Глеб нашел окна квартиры Синеглазова. Там горел свет. Автомобиль стоял на площадке. Глеб подошел к машине и заглянул в салон. На переднем сиденье лежал школьный ранец. Сердце Глеба дрогнуло.

«Неужели он кого-то убил? И уже поздно?!.»

– Стой здесь, – сказал он Сиротке, кладя руку ему на плечо.

Сиротка, сам не зная почему, вдруг ответил:

– Слушаюсь, – и вытянулся по стойке «смирно».

Глеб про себя улыбнулся.

Он сунул руку в сумку и нащупал в кармашке универсальную отмычку, которая выручала его не раз. Она была изготовлена умельцами на зоне и досталась ему в качестве подарка за одну услугу. Подарил ему отмычку Соловьев, и Глеб был благодарен за это другу.

Он быстро взбежал на третий этаж и затих перед дверью.

Отмычка мягко вошла в замок, Глеб прислушался. В квартире громко играла музыка – Патрисия Каас распевала песни на немецком языке. Глеба слегка передернуло, он еще раз повернул отмычку и тихо открыл дверь.

В ванной комнате происходила какая-то возня. Глеб переступил порог, прижался к стене держа армейский кольт.

– Ну, быстрее, быстрее, – послышался мужской голос, а потом детский плач. – Я кому сказал?

– Ах ты, сука! – прошептал Глеб и ворвался в ванную.

Синеглазов повернулся и увидел направленный прямо ему в лицо ствол пистолета.

– Стоять! – прошептал Глеб. – Одно движение, и я продырявлю твою башку.

Понял, паскуда?!

Настя Левицкая была привязана кожаным ремнем к трубе. Из ее широко открытых глаз по щекам текли слезы.

Глеб нанес Синеглазову резкий удар. Тот качнулся и опустился на колени, затем упал на пол. Глеб бросился к девочке, которая билась в истерике.

Он развязал ремень и перенес девочку в комнату, уложил на диван. На полу валялись раскрытые папки с фотографиями, с которых смотрели детские лица, искаженные страхом. Глеб взглянул на фотографии, и его кулаки сжались, он почувствовал, что задыхается от бешенства.

– Ах ты, подонок! Зверюга! Так ты их мучал, а потом еще и фотографировал. Мразь!

Глеб присел перед диваном и стал приводить в чувство Настю.

– Успокойся, успокойся, родная! Ничего не бойся. Все будет хорошо.

– Мне страшно, страшно! – шептала девочка. – Меня ждет папа, мама. Ждут меня!

Ее голос дрожал, срывался, она захлебывалась в рыданиях, руки мелко тряслись.

Глеб схватил плед и укутал девочку.

– Успокойся, успокойся!

В ванной тяжело приподнялся Синеглазов. Он потряс головой, с разбитого лба текла кровь. Он зарычал как зверь и на четвереньках пополз в кухню.

Глеб не слышал, как скрипнула дверь. Вооружившись огромным ножом, Синеглазов поднялся на ноги, прижал ладонь к окровавленному лицу и, крадучись, направился в гостиную. Он слышал мужской голос и, выглянув, увидел мужчину, склонившегося на девочкой.

С диким ревом Григорий Синеглазов бросился на Глеба, но тот успел швырнуть ему под ноги журнальный столик и резко отклонился в сторону.