— Это блаженство…
Она запрокидывает голову, и кожа собирается складочками у неё над шеей. Я подставляю плечо и укладываю на него её голову. Она поворачивает ко мне лицо, и её дыхание щекочет мне шею. Это восхитительное, тёплое чувство: она доверяет мне. Её пальцы переплетаются с моими, и она говорит:
— Мне хорошо. Я люблю тебя, утёночек.
Повалив меня на кровать, она приникает горячим ртом к моей шее, ловит мою руку и облизывает большой палец. Она вообще любит всё пробовать на вкус. Я говорю:
— Ты как маленькая: всё тащишь в рот.
Её зубы блестят в улыбке, а пальцы проворно на ощупь расстёгивают на мне кофточку. Я лежу, позволяя ей делать всё, что она захочет, а она стягивает с меня трусики. Я знаю, что она сейчас сделает, и не ошибаюсь. Когда-то я даже не представляла, что такое можно делать, и когда я в первый раз попробовала это с Альбиной, я поняла, что нет ничего лучше, особенно если партнёр умелый, а Альбина, что ни говори, — виртуоз. Меня, однако, слегка коробит от мысли, что когда-то она делала это кому-то другому, но я стараюсь гнать от себя эту мысль, чтобы она не портила удовольствия — не «ломала кайф». В тёмное окно робко скребётся осенний дождик — наверно, просится к нам третьим, но нам хорошо и вдвоём. Тёплая и нежная близость соединяет нас в одно целое: сердце Альбины — моё сердце, а её душа — моя душа. Её боль — моя боль, а мои глаза принадлежат ей. Я забываю все свои тревоги, и мне хочется плакать от счастья: я люблю её. Она кладёт мою руку себе на голову.
— Погладь меня ещё, — просит она. — Когда ты это делаешь, это просто оргазм.
Моя ладонь скользит по её затылку, а она зарывается лицом мне в грудь.
Зачем я рассказываю это? Не знаю, как это получилось; может быть, дело именно в моих прикосновениях и в наслаждении, которое они доставляли Альбине. В первых числах ноября выпал снег, и примерно в это же время у Альбины проступила щетина на голове. Снег растаял, оставив после себя слякоть, а голова Альбины покрылась тёмным ёжиком — и не отдельными островками и клочками, а сплошь, как в норме и полагается. Это было бы очень радостным событием, если бы между нами не вторгся Мефистофель — доктор Якушев.
Собственно, вторжением это даже нельзя назвать, но мне было очень больно. В тот день я купила для Альбины средство для укрепления волос и стимуляции их роста — что-то вроде масла, которое нужно ежедневно втирать в корни волос; не откладывая это на потом, я сразу же поехала к ней. Возле дома стояла чья-то незнакомая машина, но это не особенно встревожило меня, и я вошла, впущенная домработницей. А встревожил меня взгляд Мадины: он был какой-то странный, но я не могла понять, что он означал.
— Здравствуйте, — поприветствовала она меня с улыбкой. — Альбина Несторовна в бильярдной.
И улыбочка у неё была тоже странная. Недоумевая и уже слегка напрягаясь, я поднялась в бильярдную; там слышались голоса, один из которых я с удивлением узнала: он принадлежал доктору Андрею Фёдоровичу Якушеву.
— Я очень рад, Альбина. Какое же средство дало такой великолепный результат?
Она ответила:
— В том-то и фокус, что в последнее время я не пользовалась никакими средствами. Они сами начали расти. Разве только…
— Только — что? — сразу насторожился Якушев.
— Ну, не знаю, — неуверенно улыбнулась Альбина. — Не знаю, имеет ли это какое-то отношение… Дело в том, что когда Настя гладит меня по голове, я чувствую какое-то удивительное тепло, исходящее из её руки.
— Интересно, интересно, — проговорил доктор Якушев. — Любопытный случай… Любопытная Настя.
Доктор Якушев и Альбина сидели на диване. |