— Да вот так… — Она запнулась, вздохнула и закончила: — Ты не подруга мне, а любимый человек. Единственная. Всегда была и останешься. Пойми меня правильно, я так не могу. Мне тяжело оставаться… подругой. Я не могу так, прости. Если ты любишь её, — Ника сделала особое ударение на слове «её», — что ж, я тебе не стану мешать. Будь счастлива. Извини, если… Если что не так.

Ошарашенная её словами, я даже не удержала её, просто тупо смотрела, как она уходит. Опомнилась я, лишь когда послышался стук двери подъезда. Бросившись к окну, я увидела её: она спускалась с крыльца — чёрная стройная фигурка на белом фоне снега. Пройдя несколько шагов, она остановилась, и у меня сжалось сердце: неужели вернётся?! Нет: она остановилась, только для того чтобы закурить, и пошла быстрым шагом прочь, не оборачиваясь.

На столе ещё стояли кружки, из которых мы пили чай. Любимый человек. Единственная. Всегда была и останешься. В старой пепельнице — её окурок. Будь счастлива.

Отец, придя вечером с работы, спросил, хмурясь:

— Это что там за окурок?

— Это Никин, — ответила я.

— Она что, курит?

— Ну да.

Он помолчал, потом спросил холодным, неприятным тоном:

— А ты с ней за компанию не смолишь?

— Что ты, я не курю.

— Смотри у меня!

Он поужинал приготовленной мною едой и включил телевизор, а потому не слышал, как я у себя в комнате плакала в подушку. Несколько раз я набирала номер мобильного Ники, но она не отвечала. А потом женский голос сказал, что абонент временно недоступен. Это было в двадцать два сорок.

А в одиннадцать вечера раздался звонок — не мобильного, а домашнего телефона. Отец уже крепко спал и не слышал, как я взяла трубку и сказала:

— Да…

— Настя, извини за поздний звонок, — услышала я тихий женский голос. — Это мама Ники говорит.

— Добрый вечер, Надежда Анатольевна, — ответила я вежливо и спокойно, а внутри у меня всё сжалось и похолодело.

— Ника случайно не у тебя?

У меня оборвалось сердце: так и знала. Что-то случилось.

— Нет, её у меня сейчас нет, но она была… Некоторое время назад.

— А когда она от тебя ушла?

— Да уже давно… Ещё днём. А что?

— Да её дома всё ещё нет, а мобильный не отвечает. Звоним, звоним — всё без толку. Не отвечает… Господи, куда же она могла деваться? Обычно она всегда предупреждает, если не придёт ночевать домой. Она тебе не говорила, куда пойдёт?

— Нет… Ничего не говорила.

Я ничего не сказала Никиной матери о том, какой у нас был разговор, и как мы расстались. Она ещё повздыхала в трубку и попрощалась. Я попросила:

— Как объявится, пусть позвонит мне… Я тоже беспокоюсь.

Всю ночь бушевала метель, и всю ночь я не сомкнула глаз от тревоги, гадая, что могло случиться. Сердцем я чувствовала неладное, и с каждой минутой это страшное предчувствие становилось всё сильнее, заглушая голос надежды на то, что, может быть, всё и обойдётся. Измучившись, под утро — под завывание метели — я задремала.

Разбудил меня звонок. Было ещё темно, и я, вскочив спросонок за телефоном, не могла понять, утро сейчас или всё ещё ночь. На дисплее высвечивалось «Ника», и от радости и облегчения я чуть не уронила телефон.

— Да! — воскликнула я. — Ника, это ты? Ты где?

Голос, который я услышала в ответ, я даже не сразу узнала: такой он был тихий, усталый и подавленный.