Я молчал, зная, что наступило время слушать.
– На берегу Клязьминского водохранилища, в районе пансионата «Клязьма», обнаружено некоторое количество трупов, – сообщил шеф, задумчиво разглядывая меня. – Обстоятельства там странные, так что я думаю, тебе нужно взять машину и туда смотаться.
– Так пятница, вечер, – жалобно забурчал я, до последнего надеясь, что обойдется. – Пока я из города выберусь, менты все приберут. И где фотокора взять? Левка-то все еще на горшке кукует.
Лев Ильич Штайн, гений объектива и вспышки, с коим мы обычно работаем в паре, три дня назад траванулся. Да так серьезно, что его упекли в инфекционную больницу и запретили жрать.
– Не приберут, тебя дождутся, – сказал шеф. – А насчет фотокора – есть у меня кандидатура.
– А что там случилось-то? – спросил я. – Бизнес-разборки?
– Нет, скорее ритуальное убийство. Как раз в твоей компетенции. Думаю, материал выйдет интересным.
Шеф наш всегда чуял, где пахнет жареным, и ошибался крайне редко. Если говорил, что «материал выйдет интересным», то так оно обычно и бывало. А еще он обладал достаточным влиянием в МВД, чтобы на самом деле заставить ментов подождать, пока до них не доедет особый корреспондент журнала «Вспыш. Ка».
– Ладно, – сказал я, смиряясь с неизбежным. – Поеду. А кто будет фотокором?
– Антон.
Вот тут я удивился по-настоящему.
Уроженец Минска Антон Бартлов по прозвищу Бартоломью работал в редакции еще дольше меня. По образованию он был художником, и вот уже два года исполнял обязанности художественного редактора журнала. О том, что он еще и фотографирует, я не знал.
Изумление отразилось у меня на физиономии, так что шеф счел нужным пояснить:
– Он давно у меня «в поле» просился и с техникой знаком. А тут такой случай. Вот я и решил… Ты понимаешь?
Судя по умению шефа противостоять всякого рода давлению и манипуляциям, Бартоломью не то что «просился», а переел Арнольду Тарасовичу плешь и изъязвил до цирроза печень.
– Э… понял, – на всякий случай сказал я. – Разрешите идти?
– Иди, – благосклонно кивнул шеф. – За Антоном зайдешь, в гараже предупреждены.
– Так точно, – бодро сказал я и вышел из кабинета.
– Командировка? – спросила Танечка.
– Несомненно, прелесть моя! – Я поглядел на нее и сладострастно улыбнулся. – Мне поручено под видом евнуха проникнуть в гарем султана брунейского и сделать репортаж о тяжкой судьбе его сто второй жены… Но даже среди дурманящих ароматов сераля и томных полногрудых красавиц я буду хранить твой светлый образ в глубине своего сердца.
Танечка покраснела и потупилась, а я отправился на поиски Бартоломью.
Нашего худреда я обнаружил в его рабочем закутке, гордо именовавшемся «кабинетом», где он пил кофе из устрашающих размеров белой кружки и разглядывал нечто цветастое на мониторе.
– И что ты тут сидишь? – спросил я, грозно насупившись. – Хватай «лейку» и поехали!
– Шеф разрешил, да? – Замахав от радости руками, Антон пролил кофе на клавиатуру, но не обратил на это внимания. – Ух ты, здорово! Подожди минутку, я сейчас! Ну, надо же!
Большой, шумный, жизнерадостный и непосредственный, он всегда напоминал мне толстого щенка, едва научившегося ходить и отправившегося исследовать мир, слегка переваливаясь на больших неуклюжих лапах. Бартоломью носил хвостик на затылке, был постоянно чем-то увлечен – очередной заморочкой или новой женщиной, и отличался удивительной неряшливостью.
Ко мне он относился точно советский ребенок шестидесятых к Юрию Гагарину. |