Она встала с ощущением, что должна что-то сделать. Рассеянно прошла по комнате, потирая свой недовольно бурчащий живот. Очевидно, Робин знала, что собирается сделать. Она знала это с тех пор, как впервые взяла папку и согласилась стать собственницей ее содержимого. Робин достала папку из нижнего ящика комода и открыла ее.

Она находилась на Гоуэр-стрит и после учебных занятий направлялась в главную библиотеку на лекцию в институте неврологии. Робин была одна. Солнце стояло низко над горизонтом, и Лондон казался странно притихшим, как будто стояло раннее утро и подземка еще не начала работать. «Куда все подевались?» – гадала Робин. Но ей это нравилось; это давало ощущение исключительности и владения местом, как бывает, когда полицейские освобождают улицу для съемок фильма и обычным людям приходится направляться в обход или просто стоять и глазеть на более значительных людей, которые, вполне возможно, являются лишь помощниками осветителей или ассистентами оператора. Пустые улицы заставляли Робин чувствовать себя звездой собственного кино. Она улыбнулась, зная о том, что никто этого не видит, и стала покачивать бедрами при ходьбе. Никто не смотрел, но она вела себя так, как будто все взоры были устремлены на нее. Ей нравились такие моменты, она была студенткой медицинского колледжа, но в процессе изучения медицины иногда не участвовала. Между лекциями она могла моментально очистить свой мозг от всех фактов, профессионального жаргона, имен и чисел, которые ей приходилось постоянно носить в голове, и просто наслаждаться фактом своего существования в этом разреженном мире. В остальное время она была ошеломлена и устрашена количеством знаний, которые ей предстояло усвоить. Книги, похожие на шлакоблоки, наполненные жизненно важной информацией, ежедневные тесты, обучение, усвоение, запоминание. Это было не то, чего она ожидала. Она думала, что будет сидеть в просторной и хорошо проветриваемой аудитории с записной книжкой у локтя и внимательно слушать ученых мужчин и женщин, пожевывая кончик карандаша. Она полагала, что экзамены будут легкими, а тесты окажутся пустяковыми. Месяц за месяцем, вместе с небольшими, беспокоящими вспышками осознания, ей становилось все яснее, что она не такая умная, какой себя считала.

Робин свернула за угол и оказалась перед Брансуик-Центром. Она улыбнулась, поскольку неотразимый соблазн новых магазинов каждый раз взывал к ее тщеславию. В торговом центре она нашла магазин одежды с характерным названием «Радость». Внимание сразу же привлекло яркое платье, выставленное в витрине. Оно было блестящим и красно-оранжевым, с низким лифом и длинной юбкой. Оно вместе с расшитым кардиганом и золотыми туфлями на платформах идеально подошло бы для ее девятнадцатилетия в следующем месяце. Но цена – 89,99 фунта. Откуда ей взять девяносто фунтов? Родители подарили ей на день рождения тысячу, но эта сумма была предназначена для чего-то значительного и важного – годового пребывания за рубежом, покупки автомобиля, депозита на новую квартиру, а не для разбрасывания на новые платья. И в конце концов, сколько выходных платьев нужно для одной девушки? Робин подавила искушение зайти в магазин и примерить платье. (Оно будет отлично смотреться на ней; она уже знала об этом, но если ты примеряешь вещь, то уже на шестьдесят процентов соглашаешься с ее покупкой.)

Робин испытала удовольствие от своей решимости, когда с пустыми руками миновала магазин. Она взрослела и менялась. Пошарив в кармане, она нашла сложенный листок бумаги и для большей уверенности погладила его кончиками пальцев. Это было письмо от ее отца, от ее настоящего отца, которое мать отдала ей в августе, когда они вернулись из паба после праздничного обеда в честь ее совершеннолетия.

Робин постоянно носила письмо с собой, сама не зная почему.