Заторопился только сотник Алги-мурзы Шаукат - взяв с собой половину воинов, охранявших дворец султанского наместника, он умчался на север с письмом Кароки-мурзы, предназначенном для Девлет-Гирея. Мурза советовал своему татарскому союзнику, что уже должен возвращаться из набега и как раз подходить к Изюмскому броду, до конца июня в ханство не входить - пусть обленившийся Сахыб исполняет султанский приказ сам.

    Впрочем, наверное, мчались на север и другие гонцы - потому, что спустя две недели после получения в Бахчи-сарае начальственного фирмана, сообщение о поднимаемом для похода на Северный Кавказ ополчении достигло московского Кремля.

    * * *

    -  Боярыня, - подбежав, торопливо поклонился Ефрем. - Гости к нам нагрянули.

    -  Кто?

    -  То не ведаю, - выпрямившись, холоп поправил на боку саблю. - Сказывают, бояре московские.

    -  Сейчас иду, - кивнула Юля. - Ступай.

    Мальчишка, опять поправив саблю, убежал обратно на стену.

    Всем шести холопам, выжившим после схватки с лезущими на стену татарами, Варлам подарил по сабле - настоящей, московской, которой человека вместе с доспехом пополам развалить можно, и железо им в Ельце купил - куяки сшить. Саблями мальчишки гордились, расставаться с ними отказывались и днем и ночью - но привыкнуть к висящей сбоку тяжести никак не могли.

    Господи, восемнадцать лет - дети ведь еще!

    Юля попыталась вспомнить себя в восемнадцать…

    * * *

    …выпил посудину до дна, стряхнул последние капли на землю и с поклоном вернул:

    -  Благодарствую, боярыня Юлия. Рад видеть тебя в добром здравии.

    -  Антип, Тадеуш, Войцех, - махнула рукой подворникам барыня. - Лошадей примите.

    -  Супруг как твой, боярыня? - вежливо поинтересовался гость. - В здравии ли он?

    -  Спасибо, здоров, Даниил Федорович, - кивнула Юля. - В Ольховку уехал. Там два смерда луг заливной не поделили. Соседи сказывают, чуть до смертоубийства не дошло.

    -  Да, это бывает, - кивнул дьяк. - А я ему гостинец обещанный привез. Петерсемены два бочонка. А еще вина бургунского и мальвазии. И тебе, боярыня, не обессудь, тоже подарок привез.

    Дьяк развязал уже снятую с коня суму, вынул лежащую сверху душегрейку, встряхнул и накинул Юле на плечи.

    -  Вот, боярыня. От души подарок, прими, не обижай…

    Телогрейка была сшита из толстой коричневой байки, по плечам и спереди оторочена горностаем, а поверху, треугольником вперед, на грудь и назад, ниже лопаток нашит пышный мех чернобурки. Свободное место на груди, между плечами и чернобуркой, украшали алые яхонты: толи рубины, толи шпинель.

    -  Спасибо, Даниил Федорович, - покачала головой Юля, - ну, удружил. Уж не знаю теперь, чем и отдариваться.

    -  Братину вина из троих рук принять, большей награды и не надо, - попытался отшутиться гость. - Да одежку сию на тебе увидеть.

    Умом Юля понимала, что больших трат боярин на подарок не понес. Она уже привыкла к странному соотношению ценностей этого мира, в котором горностай ценился ниже грубо сработанного стеклянного стакана, мед - ниже желтоватого жесткого сахара; в котором смерд мог иметь пять лошадей и только одну пару штанов, а помещик - разъезжать на туркестанском жеребце с отделанной серебром упряжью и пухнуть с голоду, в котором рубленые дома ставились и сносились с легкостью матерчатых палаток, а обычные засапожные ножи с почтением передавались от отца к сыну, а при износе лезвия - относились к кузнецу, чтобы тот наковал новую режущую кромку.