Дальний конец комнаты упирался в большое окно, закрытое заправленными в небольшие рамочки слюдяными пластинами. Перед окном стоял тяжелый дубовый стол за которым, на кресле с матерчатым сидением и матерчатой спинкой сидел монах в длинной черной рясе и кожаном клобуке.

    -  Мы здесь, государь, - тихо сказал Толбузин.

    -  Подожди, - кивнул монах, громко чиркая гусиным пером в лежащем перед ним свитке. Время от времени он с тихим шуршанием проматывал свиток дальше. Шуршание получалось куда более тихим, нежели яростное царапанье кончиком пера по бумаге. Наконец последняя точка была поставлена, и хозяин кабинета отложил свиток на край стола с командой: - Переписать.

    Хотя к кому он обращался, было совершенно непонятно.

    Монах встал, кивнул низко склонившемуся опричнику, с интересом оглядел гостя.

    -  Никак все еще в моем наряде гуляешь, Константин Алексеевич?

    -  С царского плеча, государь, - парировал Росин. - Выбрасывать грех.

    -  Каковы заслуги, такова и шуба.

    Костя моментально заткнулся. Уж не ему, получившему царской волей невесту с приданным на сотни тысяч новгородских рублей, тявкать на счет неподаренной одежонки. Особенно учитывая, что невеста оказалась молодой, красивой и жадной на ласку. И ныне уже родила ему сына и дочь.

    Царь Иван Васильевич, что вскоре получит прозвище «Грозный», после их последней встречи весьма возмужал. Вроде, даже ростом прибавил, почти сравнявшись с Росиным. Выпрямившись, оказался строен и красив; имел высокие плечи, широкую грудь, прекрасные волосы, выпирающие из-под клобука, длинные усы, но короткую бороденку. Сейчас, глядя в упор, Костя с хорошо различал римский нос, небольшие светло-серые глаза. Да и вообще, лицо было приятное, незлобное.

    -  Ты говорил ему, Андрей?

    -  Нет, государь.

    -  Так скажи… - и царь снова уселся за стол, притянув к себе еще несколько листов писчей бумаги.

    -  Мы каждый год сражаемся с крымскими татарами, - голос опричника вынудил Росина отвести глаз от правителя страны на собеседника. - Вот уже почти десять лет каждый год доходят известия о том, что Девлет-Гирей напал на наши рубежи то с одной стороны, то с другой. Иногда кажется, что крымским ханом уже давно стал именно он, а не Сахыб, который уверяет нас в своей дружбе.

    -  Насколько я помню, - ответил Росин, - Русь воевала с крымскими татарами всегда.

    -  Но не так! - скрипнул зубами боярский сын Толбузин. - Последние годы татары налетают на наши рубежи дважды в год, весной во время посевной и осенью во время сбора урожая. Уже десятый год на южных землях мы не можем собрать никаких хлебов! Даже если татары и не добираются до смердов, то они все равно пугают их, не дают выйти на поля! Цена на зерно выросла вдвое, а на юге - впятеро супротив обычного. Смерды со страха бегут на восток, в новые земли. Что смерды - бояре и помещики забыли вкус хлеба, считая каждый испеченный кусок за чудо и праздник. Мы теряем южные рубежи, Константин Алексеевич! Оттуда начинают бежать даже литвины и поляки, что переселились на наши земли, спасаясь от европейского дикарства и жестокости.

    -  Так вы что, просто смотрели и ждали?

    Опричник покосился на читающего бумаги царя.