-  Это… - опустил глаза парень. - Амулет это мой, на удачу. Отец сказывал, мать подарила.

    -  А почему «сказывал»?

    -  Дык, не видел я матери ни разу, - поморщился Любовод. - И отец ничего говорить не хочет. Нянька, помнится, и вовсе подкидышем меня называла, я пару раз слышал. Но то вранье. Мы с отцом похожи, прямо как братья. Разве по бороде и отличишь. Так что сын я его, точно сын.

    -  А посмотреть можно? - протянул было левую руку ведун - и тут же отдернул, испуганный внезапной болью у запястья. Освященный крест остыл так же мгновенно, как и раскалился, но кожа продолжала зудеть, не в силах забыть страшного ожога.

    -  Не дам, Олэг, - покачал головой купец. - Отец настрого запретил чужакам показывать.

    -  Ну, и не надо, - согласился Середин, потирая обожженное место. - Как головы, перегорели?

    -  Снизу лежат, усыхают, - снова поворошил хворост Любовод. - Как угли прогорят, так и они испепелятся.

    -  Ладно, подождем, - кивнул ведун, усаживаясь рядом. - Костер от лампы зажигал? Для талисмана важно, чтобы породитель силы выходил из одного источника.

    -  От лампы, - подтвердил парень.

    -  Давай ее сюда. - Ведун потушил лампу, из носика отлил на глину немного масла и принялся тщательно разминать. Все складывалось одно к одному: масло и источник силы для огня, и глину размягчить может, и не высохнет, как вода, не даст талисману потрескаться.

    Со стороны ладьи послышался шлепок, плеск от тяжелых шагов. К огню вышел хмурый Урий, остановился, широко расставив ноги:

    -  Воины волнуются. Долго еще на болоте стоять будем? Комары здесь, и места недобрые.

    -  Я вам плачу не за вопросы, а за то, чтобы их не было, - резко отрезал купец. - Ведун о вас же заботится, корабль защитить хочет.

    -  Противно здесь, хозяин, - упрямо набычился варяг. - Ночь скоро. Как бы посередь вязи не остаться.

    -  Здесь скал нет, можно и ночью плыть, не разобьемся, - покачал головой Любовод. - Ступай. Как пора будет, так и тронемся.

    Середин закончил разминать ставшую пластичной глину, взял у молодого купца палку, разворошил угли, кончиком ножа подцепил золу и мелкие кусочки полуобгоревших костей, пересыпал на сально поблескивающий комок у себя в руках. Сразу запахло паленым, глина стала матовой, темной. Ведун разделил комок на две половинки, расплющил их и кончиком ножа на каждом нарисовал символ гармонии - двойной круг, куда вписал большой треугольник, линии из вершины которого переходили в маленький треугольничек меж двумя окружностями. Поверх маленького треугольника Олег начертал обратный, отводя символику каббалистического знака в потусторонний мир, изобразил в центре похожий на петлю гистерезиса листок, символизирующий глаз. Затем выложил почти готовые талисманы в расчищенный центр кострища и начал наговаривать заклинание, одновременно нанося зарубки на стороны треугольников:

    -  Встану средь ночи, вылезу из печи, посмотрю на звезды, уйду под землю. Выгляни, Чернобог, в ночь темную, в ночь непроглядную. Открой своим слугам глаза, открой уши, открой нюх. Пусть они галдят-веселятся, над путниками насмехаются, с колдунами встречаются, болотниками советуются, а беды опасаются. Не пусти, Чернобог слуг своих верных к беде-пропаже, костру жгучему, кости колючей, золе чихучей. Аминь!

    Наверное, для язычника Любовода последнее слово показалось странным, но для заклинания оно требовалось не как символ веры, а как энергетическая точка, замыкающая наговор.