— Николай Константинович, здравствуйте, — в кабинет робко вошёл Анохин, ему было двадцать два года, и он вполне соответствовал внешне своему возрасту. — Вы меня вызывали?

— Добрый день, Сергей Юрьевич, — Жуков кивнул головой и указал рукой на стул с противоположной от себя стороны стола.

Вошедший сел. Его глаза беспокойно засновали по поверхности стола., руки напряжённо сжались в кулаки.

— Беседа нам предстоит серьёзная, Сергей Юрьевич, — заговорил Жуков, перелистывая лежавшую перед ним папку с документами и поглядывая изредка на студента. — Насколько я знаю, вы на хорошем счету почти по всем дисциплинам, особенно по профильной. Вас хвалят, говорят, что из вас получится настоящий специалист. Кхм, кхм… В армии вас хорошо характеризовали.

— Я не понимаю, Николай Константинович, — он поспешно перевёл взгляд на стену и зафиксировал его на большой застеклённой фотографии Ленина, висевшей за спиной Жукова. Ленин дружелюбно улыбался, прищурившись и приложив раскрытую ладонь к козырьку своей кепки. — Я не понимаю, зачем меня вызвали.

— Скажите спасибо вашим товарищам за заботу.

— Не понимаю, — ответил юноша, теперь уже совсем подавлено.

— Плохих друзей выбрали, Сергей Юрьевич… Вы с ними открыто, а они на вас кляузы пишут… Не догадываетесь, кто подставил вас?

— Я даже не знаю, о чём речь, а вы спрашиваете, не догадываюсь ли я, кто мог на меня настучать.

— Настучать… Плохое слово, — Жуков внимательно смотрел на сидевшего перед ним студента. — Впрочем, не в слове суть дела. Вернее, как раз в слове-то всё дело. Давайте напрямую.

— Давайте.

— Слишком критично вы настроены по отношению к нашему государству, а оно, между прочим, даёт вам бесплатное образование, чтобы вы могли в будущем посвятить себя профессионально любимому делу. Или вы думаете, что вы будете чернить наш строй, а этот строй только пожурит вас и благословит на дальнейшую учёбу?

— Я ничего и никого не черню, — начал было Анохин.

— А вот у меня есть информация, что вы несколько раз проводили заседания политического клуба и готовились в начале очередного учебного года провести демонстрацию протеста. Разве не так? Скажите мне, Сергей Юрьевич, что это у вас за клуб такой? Кто там в роли заводилы выступает?

— За кого же вы принимаете меня, Николай Константинович? Думаете, я стану моих друзей выдавать?

— Из ваших слов я делаю вывод, что политический клуб не есть фикция, раз есть кого выдавать.

Юноша болезненно поморщился, поняв свою оплошность. По лицу Жукова пробежала тень улыбки.

— Эх, мальчик, мальчик, — с грустью сказал он. — Куда вы лезете? Какой из вас подпольщик? Вы же ни черта не смыслите в этом деле… Или просто захотелось немного погеройствовать?

— Ничего мне не захотелось, — едва слышно ответил Сергей. — А ребят никого не предам.

— Ну, во-первых, они-то вас предали. Не все, конечно, но кое-кто. Испугались последствий, покаялись и вас заложили с потрохами. А во-вторых, что такое предательство? Что такое измена? Вы помните декабристов?

— Помню, только при чём тут декабристы?

— Объясню, — Жуков закрыл папку и отодвинул её. — Декабристы, как известно, были дворянами и офицерами, следовательно присягали на верность царю. Однако, несмотря на присягу, создали тайное общество, целью которого было изменение существующего строя. Помните?

— Помню.

— Когда же попытка вооружённого переворота была подавлена, а зачинщиков арестовали, они, как и вы, стали твердить о том, что не пойдут на предательство, ибо предательство есть подлость, а совершить подлость им не позволяет честь.