— Однажды, когда мы вышли после занятий, перед школой стояли грузовики. Они принадлежали партии венгерских нацистов. Нас загнали в грузовики — детей в один, матерей и учителей в другой. Одна женщина — высокая, красивая, которую я не знала, взяла меня за руку и зашептала, чтобы я говорила, будто я ее дочь. Меня посадили в грузовик для взрослых. Что стало с детьми из другого грузовика, не знаю. Нас отправили в Дахау. Путешествие продолжалось неделями, иногда нас везли в вагонах для скота, но в основном шли пешком. Когда мы пошли к Дахау, я увидела человека, который выглядел таким истощенным, что на него было страшно смотреть. Повсюду лаяли собаки, надзиратели кричали:

— Вперед, вперед, вперед!

Нас повели на дезинфекцию, постригли наголо. Надзиратели били нас. Они вели себя как животные. Мне было страшно, и я расплакалась. Ко мне подошел истощенный мальчик с большими глазами и сказал:

— Ты не должна плакать. Они тебя убьют.

Я затихла. Ни один из немцев ни разу не проявил к нам симпатии. Наоборот. Меня отправили работать не на завод, а на свиноферму. Однажды, когда кормили кур, я схватила пригоршню зернышек и отправила ее в рот. Думала, что сделала это незаметно. Но жена крестьянина увидела и пожаловалась солдатам. Один из них силой раскрыл мне рот и стал выковыривать зерно…

В середине мая 1942 года начал действовал концлагерь Собибор. Здесь обреченных на смерть женщин стригли, волосы отсылались на фабрику рядом с Нюрнбергом, где изготавливали войлок. Он шел на зимнюю форму солдат вермахта и на мягкую обувь для подводников — на лодке нельзя шуметь. Спрос был большой…

Генрих Гиммлер предложил перенести большие заводы непосредственно в концлагеря — он хотел усилить свое влияние в сфере военной промышленности. При этом СС получили бы монопольное право распоряжаться заключенными как рабочей силой. Шпееру это не нравилось; он хотел, чтобы лагеря создавались при заводах. Осенью сорок второго он одержал над Гиммлером решающую победу. Не рейхсфюрер СС, а министр вооружений получил право управлять и военными заводами, и заключенными, которых переводили ближе к производству. Он ведал использованием насильно угнанной в Германию рабочей силы — осенью 1944 года это было почти восемь миллионов человек.

Летом 1943 года Шпеер наладил с Гиммлером тесное сотрудничество. В конце июля министр согласился, что контроль над оборонными заводами берет на себя главное управление имперской безопасности. 5 октября Шпеер подписал с Гиммлером меморандум, который уполномочивал сеть осведомителей госбезопасности проверить гражданское производство по всей стране. По этому случаю Шпеер выступил перед сотней руководителей гестапо.

А на следующий день, 6 октября, в Позене, столице Вартегау (так назывались польские земли, включенные в состав Германии), Альберт Шпеер и Генрих Гиммлер выступили на совещании гаулейтеров. Они не случайно появились вместе. Образовался новый тандем. Гаулейтерам было предложено сплотиться вокруг них. На совещание приехали гросс-адмирал Карл Дёниц, назначенный главнокомандующим военно-морским флотом, Эрхард Мильх и трое высокопоставленных подчиненных Шпеера.

Шпеер потребовал, чтобы гаулейтеры помогли ему мобилизовать остатки гражданской экономики. Производство товаров потребления его не интересовало. Министр обещал выявить и закрыть все ненужное гражданское производство:

— Я попросил рейхсфюрера Гиммлера предоставить в мое распоряжение возможности госбезопасности в поисках этих производств. Мы договорились с ведомством госбезопасности, что его работники получат доступ ко всем оборонным заводам и смогут вести там расследование.

Шпеер потерял брата под Сталинградом, но это на него не произвело впечатления:

— Мы выставим на поле боя последние дивизии, которые решат исход битвы! В сражении с Россией победит тот, кто сумеет в конце битвы бросить в дело подготовленные резервы.