— Для нас, — рассказывал Оскар Грёнинг, — евреи были погаными торгашами, которые наживались на простых христианах.

— И отец Анны тоже наживался? — спросили Грёнинга немецкие журналисты.

— Я не думал об этом в то время.

Он вспомнил песню своей юности, исполнявшуюся штурмовиками:

Спустя семьдесят лет он признался:

— Мы не понимали, что поем. Мы просто повторяли эти слова за другими.

В 1940 году Грёнинг вступил добровольцем в СС. В октябре 1942 года Оскара вызвали и сказали, что ему поручено особое задание, жизненно важное для родины, о котором он никому не имеет права говорить. Он приехал в Катовице на поезде, и ему показали, где он будет жить. В административном здании новые товарищи собрались ужинать. На столе появились сардины, ветчина, водка и ром. Новичок обратил внимание на то, что здесь очень много пьют.

Открылась дверь, и посыльный сообщил, что прибыл новый состав. Трое поднялись, застегнули мундиры и портупеи.

Грёнингу объяснили:

— Привезли евреев. Если им повезет, разместят в лагере.

— А если нет? — спросил новичок.

— Если нет, то сразу в расход.

Всех прибывших в лагерь евреев заставляли сдать имущество и деньги, которые они привезли с собой. Он должен был рассортировать и пересчитать деньги, а потом сдать в центральный аппарат главка в Берлине. Оскар Грёнинг верил в Гитлера. Он верил в то, что Германия призвана уничтожить мировое еврейство. Он верил в то, что Германия проиграла Первую мировую по вине евреев. И желал, чтобы Германия победила во Второй мировой.

Его хорошо кормили. Он успевал отдохнуть и выспаться. Через два месяца ему поручили дополнительную работу — эшелоны с заключенными прибывали все чаще. Руководство лагеря не слишком доверяло своим подчиненным и боялось, что в этой суете кто-то попытается прикарманить отобранные у евреев вещи. Оскару поручили следить за вещами.

Грёнинг продолжал служить. Его произвели в шарфюреры. Вечерами он ужинал с товарищами. Многие напивались и, валясь спать, вместо того чтобы щелкнуть выключателем, стреляли по лампочкам. В выходные они занимались спортом неподалеку от газовых камер. Грёнинг видел, как голых людей загоняли в камеру и как пускали газ. Он слышал, как кричали умирающие, видел, как потом мертвые тела бросали в крематорий. Он был настолько любопытен, что пошел смотреть, как горят люди.

— О чем вы думали, когда увидели, как евреев убивают? — спрашивали бывшего эсэсовца журналисты.

— Это было средство ведения войны. Война велась современными методами.

— Какая же это была война? Это была фабрика по уничтожению людей.

— Если ты уверен в том, что мировое еврейство, иудаизм необходимо уничтожить, то не имеет значения, как именно исполняется задача. Гитлер же сказал в тысяча девятьсот тридцать девятом году, что, если евреи начнут новую войну против Германии, это закончится уничтожением евреев.

— Но ведь существует разница между тем, чтобы аплодировать Гитлеру, стоя в толпе, и самому стать частью машины уничтожения?

— Верно. Но ты исходишь из того, что исполняешь важное поручение. Неприятное, но необходимое стране.

— Вы привыкли к Аушвицу?

— В определенном смысле это была нормальная жизнь. Там был очень хороший магазин, где можно было без карточек купить кости для супа. Это был маленький город, где одно было отделено от другого.

Бухгалтер Аушвица Оскар Грёнинг вернулся из британского лагеря для военнопленных в 1948 году. Предупреждая вопросы, сказал жене:

— Ради нас обоих — ничего не спрашивай.

Она ни разу не задала ни одного вопроса о его прошлом.