Она не знала, о чем подумала Анна, но та вдруг остановилась. Грейс даже показалось, что Анна сейчас согласится вернуться. Однако ее план сработает, только если Анна пойдет с Хизер!

Но Анна холодно взглянула на нее и произнесла:

– Ну, тогда иди обратно. Я вернусь позднее.

Хизер нетерпеливо махала рукой Анне, и та повернулась к Грейс спиной и зашагала прочь. Грейс так хотелось подбежать и врезать Хизер кулаком в нос, но она сдержалась. Вернувшись в дом Анны, она поднялась в ее комнату, легла на матрас и уставилась в потолок с выцветшей краской, облупившейся в тех местах, где раньше, в детстве, были наклеены неоновые звездочки.

Прошло не более десяти минут, когда Грейс вскочила и, схватив свитер со спинки стула, на цыпочках снова вышла из дома.

Она не могла лежать несколько часов, представляя, что там происходит без нее. Ей требовалось все увидеть своими глазами. Пришлось прибавить шагу и даже перейти на бег, пока вдалеке не показались Анна и Хизер. Держась на расстоянии, Грейс шла за ними до скалы Крейна. Ночь вступила в свои права: свет словно исчез из летнего воздуха.

Грейс не взяла фонарик, но могла различить в темноте оба силуэта и незаметно подобралась поближе, чтобы понять, что они затевают, однако не выдать себя.

Глава 17

Анна

Бен поднялся и поставил кружки в раковину. Взявшись за край, он низко нагнул голову и тут же откинул, разминая плечи.

– Продолжай, – попросил он. – Расскажи, как ты съездила к Кэтрин.

Я вспомнила, как стояла перед бунгало матери Грейс. Я была у нее всего однажды, через три недели после смерти Генри, ее мужа. Я тогда только вернулась из отпуска и очень сожалела, что не успела на похороны, чтобы поддержать женщину, которая меня практически вырастила.

Отец Грейс относился ко мне иначе. Он был приветлив, хотя и суховат, и не проявлял ко мне интереса. В детстве я в основном держалась Грейс и Кэтрин. Когда я подросла, Генри, помнится, обычно уходил в другую комнату, а Кэтрин вскоре шла за ним. Даже в выходные он редко поднимал голову от газеты или стакана скотча. Мне было веселее и проще, когда его не было рядом; в его присутствии я отчего-то старалась вести себя примерно.

Приехав к Кэтрин после смерти Генри, я волновалась, потому что не умею говорить соболезнования, но пять дней назад я нервничала еще больше, ожидая на пороге в надежде, что Кэтрин дома.

– Деточка моя! – ахнула она, наконец открыв дверь. – Я была наверху, не сразу услышала звонок. Входи, дорогая, ты, наверное, замерзла в такой легкой одежде! – Мое стильное красное пальто было стянуто поясом, но это не спасало от пронизывающего ветра. – Что случилось? – спросила Кэтрин, проведя меня в прихожую и протянув руки, чтобы взять пальто. Я покачала головой. В бунгало было очень жарко от раскаленных радиаторов, но я устала, дрожала и не хотела показывать прозрачную черную блузку под пальто.

– Ничего не случилось, – ответила я, целуя Кэтрин в щеку. Она обняла меня и прижала к себе. – Как я рада вас видеть! – продолжила я. – Вы все такая же, как прежде!

– Ты очень добра, – отозвалась Кэтрин, выпуская меня из объятий. – Но это неправда. Я каждое утро смотрюсь в зеркало – и вижу свою мать.

Я печально улыбнулась.

– А я не буду даже знать, на кого стану похожа через тридцать лет.

– Давай-ка выпьем чаю, и я включу камин в гостиной. Садись и грейся. – Кэтрин позвала меня в комнату и нажала кнопку, от которой загорелись фальшивые угли. Встав, она задержалась возле пламени. – Я знаю, ты не скажешь, но ты бы не приехала просто так.

Я поглядела на нее, чувствуя, как жар от камина согревает лицо и руки.