Неожиданно и… волнующе. Он говорил суровые вещи — но сколько участия было в его словах!

В который раз с ужасом ощутила: это самый близкий мне человек. Я знаю его тысячу лет — и честное слово, мне кажется, что мы не раз встречались вживую. Мне почти помнятся бессчетные разговоры за чашечкой кофе в маленьких уютных забегаловках… Разговоры, которых не было.

Пронзило: кто я для него?

И еще одна мысль — не новая, но давно не навещавшая меня — окончательно обнажила всю иллюзорность моей личной жизни. Как там говорил Бродяга? «В любой момент все может оказаться не таким, как мы привыкли видеть». Перспектива нарисовалась с небывалой отчетливостью: однажды я выйду на форум — и не найду там Бродягу-Профессора. Никогда больше не найду. И даже не узнать будет, почему…

Захотелось плакать. Что-то нервы у меня последнее время никуда не годятся. Устала, устала! Бродяга прав — нельзя все время опираться только на себя, сил не хватит. Весь ужас в том, что кроме него, опереться мне вообще не на кого. Да и силы, похоже, на исходе.

Ах, как мне нужен отпуск!..

«И БЕЗДНЫ МРАЧНОЙ НА КРАЮ…»

— Людмила Прокофьевна, мне нужно с вами поговорить.

— Заходите, Рюрик Вениаминович.

Снегов был более обычного угрюм. Я ощутила смесь удивления и разочарования: неужели за аферой и впрямь стоит он? С таким видом, наверное, в милицию сдаваться приходят. И все-таки странно… Что-то не сходится.

Снегов, конечно, субъект непростой, так сразу в нем не разобраться, и за последние месяцы он показал себя весьма неоднозначно… Но ни в одном проявлении я не могла увидеть человека, способного на обман. Собственно, главным доводом против него было отсутствие доводов «за». В нашей ситуации по-другому и быть не может… Я не знала, кому из запятнанных подозрением тяжелее. Потому что не понимала, кто виноват. Такая вот абсурдная логика вещей: тому, на ком, помимо тяжести подозрений, лежит еще и тяжесть вины, могло быть легче. Тот же, кто знал о своей невиновности — и при этом об абсолютной невозможности оправдаться… Едва ли чистая совесть способна полностью утешить человека, увязшего в омерзительной и унизительной беспомощности.

Вот мы и пришли к тому, с чего начали: угнетенный вид юриста мог объясняться чем угодно. Он между тем занял кресло для посетителей и посматривал на меня с привычным неодобрением.

— Слушаю вас.

— Людмила Прокофьевна, я тут подумал о ситуации с семейством Перовых.

— Неудивительно… Я вот тоже о ней думаю.

— Наша часть проблемы распадается на несколько частей помельче. У агентства, как мы оба знаем, сейчас нет достаточных резервных средств. Но денежная компенсация клиента и не устроит. Перову в качестве возмещения ущерба надо предоставить другую квартиру.

— Рюрик Вениаминович, голубчик, да где ж мы ее возьмем! — Я раздраженно всплеснула руками. — Будь у меня собственная «левая» квартира, про запас, так сказать, я бы уже и ее с радостью отдала! Даже если б у нас нашлись нужные средства — страшно представить, сколько времени уйдет на поиск подходящего варианта и оформление документов! А Перов в отчаянии, у него со дня на день семья приедет, ему срочно нужно куда-то вселить четверых человек плюс он пятый, понимаете — сроч-но!

Снегов тяжело вздохнул.

— Видите ли, Людмила Прокофьевна… — сказал он, хмурясь. — Я подыскивал жилье… Мои обстоятельства… Впрочем, они тут не при чем. Словом, у меня есть в данный момент квартира. Моя собственная, пока пустующая, в состоянии ремонта. Правда, однокомнатная, — но в совокупности она и двухкомнатная Гловача по цене равны четырехкомнатной, указанной в договоре.