— Не возись, — сказал Фальке, задувая последнюю лампу. — Я это сделаю сам.

 — Как пожелаешь, — улыбнулась Мадлен и, вскинув руку, мягко обхватила его за шею.

 — Ты роковая женщина, — прошептал Фальке. — Я уже был готов стать настоящим пустынником, и вдруг… — Не размыкая объятий, он расстегивал пуговки — одну за другой, пока ее платье не распахнулось от шеи до талии. — Ты специально все это подстроила, да? Ты очаровала меня и заставила полюбить себя, правда? — Каждый вопрос Фальке сопровождал поцелуем и в конце концов задохнулся. Она выскользнула из кисейного облака, которое упало к ее ногам, и осталась в батистовой тонкой сорочке — очень простой, но отделанной кружевами.

 — Я не могу никого заставить себя полюбить, а если бы и могла, то не стала бы это делать. В такой любви для меня нет никакого вкуса, — сказала без тени кокетства Мадлен. — Если ты любишь меня, то только потому, что любишь, а вовсе не потому, что тебя кто-то околдовал.

 — Я ведь шучу, — Фальке, почувствовав, как она напряглась, пошел на попятный. — Я никогда ничего такого не думал.

 — Разве? А не ты ли недавно предполагал, что я, подобно Месмеру, способна управлять другими людьми, проникая в их разум? — Мадлен привстала на цыпочки и чмокнула его в щеку. — Так вот, — продолжила она бесшабашно, — я училась у того же учителя, что и Месмер. Я действительно могу управлять людьми, погружая их в сон, после чего получаю от них то, что мне нужно. Я проделывала это множество раз. Так выживают большинство из нас, хотя это все равно что питаться мякиной. — Глаза Фальке расширились, и Мадлен поспешила добавить: — Они ничего плохого не чувствовали. А утром испытывали приятное утомление, напоминавшее о ночных грезах… Ты по-прежнему сомневаешься? — спросила она и осторожно попятилась, наблюдая за Фальке.

 Тот покачал головой.

 — Нет, не сомневаюсь. Просто никак не могу представить тебя в такой роли.

 — Придется представить. — Мадлен через голову стащила с себя сорочку, оставшись в корсете и в черных чулках. — Ты меня осуждаешь?

 Он замер.

 — Ты — прекраснейшая из женщин.

 — Правда? — Она шагнула к нему. — И тебе не важно, кто я такая?

 — Не важно, — кивнул Фальке, вынимая запонки из манжет. — Даже если бы ты рыскала, как шакал, по пустыне, я бы не стал тебя осуждать.

 В глазах Мадлен блеснула такая печаль, что он испугался.

 — Значит, по-твоему, я похожу на шакала? — Она наклонилась, с преувеличенным тщанием скатывая чулки.

 — Нет, конечно, — хрипло сказал Фальке, пытаясь унять шевельнувшееся желание. — Я неудачно выразился.

 — Действительно неудачно, — сказала Мадлен, стряхивая с ноги первый чулок. — Шакал питается падалью, Фальке. Мертвечиной, что бесполезна для нас. Ценность крови в том, что она дает жизнь. А если жизнь ушла, то и в крови ее тоже не остается. — Она стянула второй чулок и бросила его к первому. — А я стремлюсь к жизни, Эгидиус Максимилиан Фальке.

 Фальке закивал, заранее согласный с любым ее словом, лишь бы смотреть на нее. Желание в нем все росло.

 — Да, — с трудом выдохнул он.

 — Никакой мертвечины, никаких жертв. Веришь? — Последний вопрос прозвучал очень серьезно. В слабом свете свечей ее бедра и плечи приобрели жемчужный оттенок.