Омат хлопнул в ладоши и отрывисто произнес несколько слов. Его слуги бросились сооружать тент неподалеку от весело загомонившей толпы.

 — Ничего особенного, господа, просто без этого невозможно. Глоток шампанского, фрукты и сок. Нам ведь есть что отметить.

 — Разве? — ошеломленно спросила Мадлен, глядя на Жана Марка Пэя. Тот, темный как туча, стоял в стороне от всех. Руки его были глубоко вбиты в карманы.

 — Вот уж не думал, что и на задворках руин можно найти что-нибудь путное, — провозгласил кто-то из англичан. — Тем не менее мадам доказала обратное.

 — Всем нам в поучение, — подхватил Бондиле, игриво косясь на Мадлен. — Не правда ли, дорогая? Видите, все пришли вас поздравить. А особенно восхищается вашей победой наш египетский друг.

 — Благодарю, — машинально отозвалась Мадлен, начиная соображать, что к чему. Бондиле сделал ход, граничащий с гениальностью и убивающий двух зайцев сразу. Теперь все думают, что она любовница мэтра и что заслуга открытия потайной камеры и находившихся в ней вещиц преподносится ей в качестве романтического подарка.

 — Наш египетский друг знает толк в празднествах, — ухмыльнулся Анже. В последний месяц он опять сбавил в весе и сильно кашлял, особенно по утрам. — Благодаря ему наша жизнь здесь течет почти сносно.

 — Почти? — переспросил де ла Нуа, потянувшись за плоской лепешкой, начиненной луком, козлятиной и молотыми орехами.

 — Заработки наши не очень-то велики, — проворчал Анже, дернув плечом. — Бондиле щедр на посулы, а не на деньги. Но сегодня вечером мы опять позабудем о том. Заиграют трубы, появятся женщины. — Он приобнял де ла Нуа. — Ты помнишь ту — глазастенькую, с пышным бюстом? Надин, кажется. Вот она мне по вкусу.

 — Тогда Омат, возможно, подарит ее тебе, — после паузы сказал де ла Нуа, потом запрокинул голову и громко расхохотался.

 Мадлен отошла в сторону от палатки, чтобы перевести дух и не дать волю гневу. Желание плюнуть в лицо двуличному мэтру было весьма велико. Однако кинуться на него — значило лишь подтвердить домыслы окружающих. Следовало положить конец возмутительным слухам, но как? Мадлен глубоко задумалась и не сразу почувствовала, что кто-то осторожно теребит ее локоть.

 — Что? — Она вздрогнула и, обернувшись, увидела Троубриджа.

 — Мадам, я знаю, что он лжет, — со всегдашней своей подкупающей прямотой заявил англичанин. — Вы никогда не пошли бы на эту сделку. У вас есть Египет, тексты, немецкий врач. Зачем бы вам это ничтожество? Я все понимаю.

 «Господи, спасибо тебе за Фердинанда Чарлза Монтроуза Алджернона Троубриджа!» Мадлен все глядела на пухлую ручку, в которой лежала ее рука.

 — Вы очень добры, — сказала она наконец.

 — Он совершеннейший негодяй, раз позволяет себе такие намеки, — объявил Троубридж. Правда, вполголоса и с оглядкой.

 — Дело не в сплетне, а в том, зачем она пущена, — пробормотала глухо Мадлен.

 Де ла Нуа вновь оглушительно рассмеялся, и толстяк нервно вздрогнул.

 — Знаете, я с большим удовольствием выплеснул бы в лицо ему рюмку бордо, но… драчун из меня никудышный, — с несчастным видом признался он. — Господи, мадам, чего же он хочет?

 Мадлен принялась обирать с одежды невидимые соринки.

 — Погубить меня окончательно — чего же еще? Полностью подчинить себе, опозорить.