— Да, — наконец уронила Мадлен, сообразив, что от нее ожидают ответа.

 — Мадам. — Незнакомец вежливо поклонился. Голос его звучал низко и музыкально. — Я Эрай Гюрзэн. Коптский монах, христианин.

 — Слушаю вас, — произнесла она сдержанно.

 — Меня прислал Сен-Жермен.

 Мадлен уставилась на него, не веря своим ушам. Вдали от Франции, среди песков и руин сказанное звучало уж очень неправдоподобно.

 — Что?

 — Меня прислал Сен-Жермен, — повторил Эрай Гюрзэн и потянулся к рукаву своего балахона, вытаскивая оттуда письмо. — Возьмите. Это все объяснит. — Он смотрел, как она разворачивает конверт. — Я был уверен, что вы меня ждете. Сен-Жермен должен был написать вам, что…

 — …Кто-то придет, — договорила Мадлен, глядя на восковой оттиск: крылатый диск, изображающий солнечное затмение. Его печать, его почерк. Чуть-чуть фантазии — и можно представить, что он сам где-то здесь.

 — Как видите, он сообщает мне, что вас интересуют древние тексты времен фараонов, — сказал, покашляв, монах.

 — Да, — кивнула Мадлен, вновь впиваясь в письмо. — Да. Они так долго находились в тени, немые, таинственные. Теперь появилась возможность разрешить их загадки.

 — Но Сен-Жермен мог бы… — заикнулся Гюрзэн.

 Она в третий раз перечитывала письмо и ответила не столько ему, сколько самому Сен-Жермену.

 — Нет. Вопросы перед собой я ставлю не для забавы. И не для забавы интересуюсь историей древних времен. Познание не является развлечением — оно лежит в основе всего сущего. И если я задаюсь какой-то проблемой, она должна быть разрешена именно мной. — Лицо ее просветлело. — Я хочу знать правду о затерянных в толщах прошлого людях, а не выслушивать очередные легенды о них. Я хочу уловить через века их голоса, чего не случится, если…

 Мадлен замолчала.

 — Серьезные планы, — сказал монах.

 — Да. — На лице ее промелькнула улыбка.

 — Как видите, меня просят помочь вам. — Он бросил взгляд на обломки упавшей колонны и уточнил: — Мне велено ни во что не вмешиваться, лишь помогать.

 Мадлен неохотно вернула монаху письмо.

 — Благодарю вас, — произнесла она тихо.

 Эрай Гюрзэн помолчал в нерешительности, потом сказал:

 — До того как уйти в монахи, я служил у одного грека. Звали его Никлосом Аулириосом. Когда двадцать два года назад Сен-Жермен появился на первом пороге Нила, Аулириос был еще жив. Надо сказать, я многому у них научился.

 — Не сомневаюсь, — сказала Мадлен, чувствуя, что в ней просыпается любопытство.

 — Я бы приехал раньше, как просил меня граф, но монастырские непредвиденные дела не пустили. Скоро начнется подъем воды. Значит, времени у нас мало. Несколько дней до паводка. — Монах спрятал письмо. — Сен-Жермен просит меня оказать вам всяческое содействие. Что ж, я готов… по мере моих сил. Хотя бы ради него самого и в память о Никлосе Аулириосе. — Заверение прозвучало не очень сердечно, ибо перед Гюрзэном стояла прелестная молодая женщина, самый вид которой никак не вязался с какими-либо научными изысканиями.

 — Я… постараюсь не очень разочаровать вас, — слегка иронично сказала Мадлен.