Утопить Марьицыных потатчиков утопили, а коренек остался. Как ни подкатывался к охоронщику Святовидову Косыря, как ни нашептывал - дескать, рубить под корень надо, не послушал пень старый, мотнул бородищей: "Угодно богу будет, вырубим". Вишь, неугодно значит, раз не вырубили. Ладно, ладно, приглядимся - груня от грухи недалеко падает. Пожалеешь, борода пеньковая, что не послушал...

- Эй, Косыря!

Косыря дернулся - ишь, леший его носит, не углядишь, не услышишь, подберется, неясыть, подкатится, кота мягче ступает - из-за хоромины торчала голова Богдыни-дурачка, ну, впрямь корчага на плетне, только рот до ушей.

- Чего тебе, свет ты наш, защитничек?-улесливо запел Козыря, подумав "поленом бы тебя, поленом, да нельзя",- Куда собрался с утра, спозаранку?

- Косыря, а, Косыря! - ровно не слыша, выкликнул снова Богдыня.

- Ну, чего тебе, батюшко? - "поленом бы тебя, поленом".

- Косыря, айда Змия имать!

- Да на кой он тебе? - ошарашенно спросил Косыря,- снова пахать хочешь?

- Не-е,- заухмылялся Богдыня и замолчал.

- Ну? - Косыря ждал.

- А мы с него сапогов нашьем,- вдруг сказал Богдыня,- износу не будет.

Косыря подумал - чего дураку в голову не взбредет, спросил: - Да как ты его ловить-то будешь?

Богдыня помолчал, подвигал бровями, полез пятерней в потылицу и пояснил: - А так!

- Как -так? Как в тот раз, что ли?

Богдыня подумал, согласился: - Знамо дело...

- Ну, а в тот раз как ты его поймал-то?

- А так,- неопределенно, но уверенно ответствовал Богдыня.- Раз - и поймал.

"Вот докука",- подумал Косыря, сказал: - Иди сам, Богдыня.

Богдыня не двинулся. Косыря снова досадливо скривился: "вот докука докучливая", сполз с бревна и полез через порог.

- Косыря, а, Косыря,- Богдыня не уходил.

- Нету меня,- забираясь на лежанку, откликнулся Косыря,- я у Черепана-горшечника.

- А-а,- обрадованно прогудел Богдыня,- пойду ш" ищу.

- Иди-иди.

Шаги протопали мимо порога. Косыря, не сползая с лежанки, потянулся, воткнулся глазом в дыру. Над Череч Пановым дворищем сизое облако - все жжет-калит корчаги Черепанушко. Богдыня косолапо топал вниз по косогору искать Косырю у Черепана.

- Иди, иди, змиев добытчик,- ухмыльнулся Косыря.

"Сапоги шить хочет,- подумал, мостясь на лежанке,как бы он сам с тебя сапогов не наделал". Косыря поежился - перед глазами встало: глазища красные с бычий пузырь каждый, из трех пастей пламя пышет, бока медные смотреть больно, хвостищем колотит-трясется... На что уж при одной ноге, а тогда Косыря быстрее коченега трехного в гонтину Святовидову махнул, полдня в подполе протрясся - не вернется ли, борони бог, сыроядец человеческий, чудище залесное.. За печкой прошуршало. Косыря прислушался, отплюнулся: "Опять спать не даст, нежить проклятая", сказал с надеждой: - Будет соломкой-то баловаться, суседушко. Передохнул бы, а?

За печкой насмешливо фыркнуло.

Косыря обозлился - не даст поспать, - Ну, погодь, доберусь до тебя...и тут Косыря едва не хохотнул - мысль набежала ну впрямь во спасение: не мешкая отодрал от ветошного корзна тряпицу, располовинил надвое и, бормоча "ну-кось возьми, выкуси", затолкал тряпицы в одно ухо, в другое, повертел головой, плюнул в сторону печки: - Кончилась твоя потеха, шуршило окаянное...

Медный краешек проснувшегося солнца медленно высунулся из-за тесно обступивших поляну сосен. Там и сям в темной траве, словно брошенные щедрой кистью, заалели, зажелтели яркие пятнышки - разбуженные прикосновением солнца, робко приоткрыли сложенные на ночь венчики горицвет, мяун-трава, ветрушка, потом враз, словно подожженный, заполыхал дальний край поляны распахнулись навстречу солнцу цветы медыни...

Волк, прислонясь к низко гудевшему валуну, молча смотрел на Змия.