Эмма Геннадиевна лишь поджала губы.

– Замолчи, – сквозь зубы процедила Анфиса.

Но Марк не остановился, повернулся к Елизавете:

– А ты, безутешная вдовушка, починишь наконец‑то крышу. Сколько раз я слышал от тебя стоны: «Опять у нас протечка!» У меня создалось впечатление, что единственное твое сексуальное переживание – это шпили‑вили с черепицей. Сеня был не мастак в койке, да?

– Заткнись! – велела бывшая жена.

– А наши милые детки… – пропел Гольянов, глядя на близнецов. – Роде не придется горбатиться на чужого дядю за гроши. Конечно, денежки Пятакова вас прокормят. И уж лучше всех устроится Ксюша. Не отворачивайся, зайка, вижу, вижу в твоих алчных глазках азартный блеск. Получаешь специальность управляющей отелем? Ништяк! Муж тебе построит семизвездочную гостиницу. Да, все ваши мечты исполнятся. Хорошо, что Сеня на кладбище (вовремя отправился), а то ведь он вам дорогу к исполнению желаний перекрывал. Уперся, козел, не хотел усадьбу Пятакову на переделку отдавать, вот и помер. Че вы ему в чай подсыпали, а? Эмма Геннадиевна, вы же у нас поборница здорового питания. Небось приобрели для зятька яд с витаминами?

Анфиса вскочила. Одновременно с ней поднялась Елизавета. Сестры схватили алкоголика под руки и потащили его к двери. Щуплый, весивший чуть больше пуделя Рича, Гольянов не сопротивлялся, но продолжал орать, обращаясь уже к вдове:

– Чегой‑то ты муженька любимого в печке сожгла, а пепел расшвырять велела? Почему не делали вскрытие? Кто Семену отраву в кефир подлил?

На следующий день красный от смущения Марк уехал не попрощавшись. У Людмилы же неожиданно появились странные мысли, она начала аккуратно разведывать обстановку. И чем больше подробностей узнавала, тем тревожнее ей становилось. Например, Оконцева выяснила, что патологоанатомическое исследование тела Семена Кирилловича действительно не производилось по просьбе Лизы, которая сказала представителю полиции:

– Умоляю вас, позвольте не кромсать моего любимого мужа! Всем же понятно, у него инфаркт.

И о том, что покойного нужно кремировать, а содержимое урны развеять над рекой, протекавшей по усадьбе, тоже сказала Елизавета Матвеевна. Она объяснила это Людмиле так:

– Мы с Семеном беседовали о нашей смерти, и он всегда говорил: «Обойдусь без холмика за оградой. Никогда не жил за решеткой и после ухода на тот свет не желаю за ней оказаться. Чего хорошего в том, что ты и дети пару раз в год по обязанности станете притаскивать к памятнику цветы и думать: «Ну вот, опять целый день потратили впустую». Запомни, я хочу, чтобы мой прах развеяли над нашей речкой».

Людмила, которая оплачивала процедуру в крематории и поминки, была в шоке от скоропостижной смерти совсем не дряхлого папы, поэтому не увидела в словах Елизаветы Матвеевны ничего странного. Но после скандала, устроенного Марком, вспомнила, как один раз отец проронил во время встречи с ней:

– Похорони меня на кладбище около отца, деда и матери.

Гольянов прав: Семен Кириллович являлся единственным препятствием на дороге Винивитиновых к богатству. Пятаков очень хотел стать аристократом, а найти в России девушку из обедневшей семьи с благородной фамилией не так уж трудно. Но алкогольный олигарх мечтал получить вместе с родовитой женой и поместье с красивой историей. Без усадьбы Ксения была не слишком‑то привлекательна для удачливого торговца спиртным. Семен Кириллович посмеялся над предложением Игоря Анатольевича и вскоре умер. А его вдова тут же с восторгом это предложение приняла.

Судя по тому, что Ксения, бросив учебу в Канаде, примчалась в Москву, она тоже явно рада возможности стать женой очень богатого человека.