– Какой олух! – простонал начальник. – Подумать только – они пили чай! В такое‑то время!.. Мы тут с ума сходили, а он…

– Она очень долго жила, – продолжал инженер, не обращая ни малейшего внимания на начальника. – Вы слышали когда‑нибудь легенду о Хаппяку‑бикуни, отшельнице, прожившей восемьсот лет на свете? Очень древняя легенда… Родившаяся на севере Японии… Юная девушка съела рыбу, а это была не рыба, а русалка. И русалка подарила ей свою вечную юность. И она навсегда осталась молодой и стала отшельницей.

– Да ты что – рехнулся? – мастер посмотрел на молодого инженера с откровенной насмешкой. – Уж не хочешь ли ты сказать, что эта ненормальная и есть сестрица Хаппяку‑бикуни? Надо же, образованный и верит в подобную чушь! Да если Хаппяку и жила когда‑нибудь на свете, то уж давным‑давно померла…

– Вы нелогичны! – раздраженно возразил инженер. – И если не верите в Хаппяку‑бикуни, как же вы можете утверждать, что она умерла?.. Эта отшельница необычная женщина. Она рассказывала мне о событиях пятисотлетней давности так, словно это было только вчера. И намекнула, что она и есть Хаппяку‑бикуни. Не верите? А почему? Разве нет людей, которые очень долго живут на свете? Сколько угодно примеров, и не только в Японии, но и во всем мире. Какая, в сущности, разница – сто лет прожить или восемьсот…

– Ладно, допустим, все так и есть, – сказал кто‑то. – Но если она прожила так долго, почему бы ей еще не пожить? А теперь, выходит, она решила умереть.

– Почему? – молодой инженер на минуту умолк. У него опустились плечи. – Она сказала почему. Да, жила она долго, и жизнь не тяготила ее. Если бы ей надоело, она бы могла в любую минуту покончить с собой. Но… Бикуни сказала: “Жизнь моя была тяжела, но не была бременем. Люди уходили. Все мои мужчины умирали один за другим. Мир менялся. Но мир до сих пор сохранял мудрость, и менялось только то, чему положено меняться. А горы, леса и степи оставались. Такими же, как в первый день творения. И покой и радость присутствовали в них вечно и неизменно. Я беседовала с ними, когда тоска камнем ложилась на мое сердце, и воскрешала образы ушедших людей. И становилась юной, как природа… Окружающий мир хранил свою душу, а я свою, и благо нам было… И память моя об ушедших была свежей, как моя кожа…”

– Пять минут осталось, – пробормотал кто‑то.

– “Но человек обрел силу и власть над природой, – продолжал инженер, – человек вознамерился изменить природу. И горы поняли, что они не вечны, что они умрут и вместе с ними память о тех, кто созерцал их некогда. Разве есть теперь на земле место, где можно воскресить былое, где человек, ушедший некогда из мира, продолжает жить и в добре, совершенном им ради ближнего, в зле, содеянном им по незнанию или в минуты безысходного отчаяния?” Вот так говорила она. А еще она сказала, что теперь сама стала частицей прошлого, ибо не осталось на свете ничего неизменного и природа умирает и не хочет больше заботиться о друзьях своих. Зачем жить, если память вянет, как цветок осенью, и живая плоть становится легендой?

– Н‑да… – начальник глубокомысленно хмыкнул. – А время‑то идет.

Молодой инженер вздрогнул и поднял голову.

– Скажите мне, разве нет на свете ничего такого прекрасного, что надлежало бы сохранить? Так ли уж необходима нам эта дорога? Что они такое – бездушная дань времени сверхскоростных автомобилей, уступка пассажирам, вознамерившимся попасть из одного пункта в другой за мгновение ока… Закроешь глаза – и нет юга, ты на севере… А дальше что? Ведь модное устаревает.