Дюймовочка подумал, что старуха даже еще безобразнее пса. Но пахло из пасти у них одинаково.

– Пустяки, – сказал Дюймовочка. – Я за вас подотру, хорошо?

Миссис Пономарь промолчала. Она считала само собой разумеющимся, что Дюймовочка это сделает. Ее ждало более важное дело, ведь ее святая обязанность готовить сыну завтрак. Подойдя к холодильнику, она достала упаковку сала и отрезала половину в сковородку. Пока Дюймовочка неуклюже наливал ведро, чтобы помыть пол, в прорезь входной двери разноцветным дождем посыпались письма.

Плеснув в ведро чуточку «Деттола», Дюймовочка сходил к двери и вернулся с прямо-таки рождественской стопкой писем, которую сгрузил на стол рядом с посылкой. Обычная свалка счетов, вызовов в суд, рекламы и просьб о приеме на работу от заключенных тюрьмы «Стренджуэйс».

Пришаркал Пономарь с темными кругами под глазами, в вырезе его халата виднелась мягкая розовая грудь. Он слушал радио в кровати.

– В выходной после Пасхи никогда ничего не происходит, – прокаркал он хрипло со сна. – Интересно, почему? Ведь не во всем же мире выходные?

– Ну, во всяком случае, не в – как его там? – тропическом лесу Амазонки, – отозвался Дюймовочка.

– А?

– Ну, индейцы, которые там живут, в церковь все равно не ходят. И в банки тоже. У них все равно денег нет.

– И что с того? – вскинулся Пономарь.

– Наверное, им надо пойти в центр по трудоустройству, а не гоняться друг за другом с луком и стрелами.

Пономарь поглядел на Дюймовочку и покачал головой. От такой глупости он потерял дар речи – да и к лучшему. Его мать не любила, когда сквернословят.

Малькольма Пономаря смутно беспокоило, что мать живет с ним и каждое утро готовит ему завтрак. Он задумывался, а не выглядит ли от этого слабаком. Знаменитые братья Крейи любили свою маму. Но, насколько он знал, не жили с ней. Во всяком случае, когда выросли.

Дюймовочка и Пономарь сели есть сардельки, бекон и яичницу, жирно блестящую от желтоватого сала. Маменька Пономаря ограничилась двумя тостами с маслом, которыми поделилась с пуделем.

– А соль, девочки? – внезапно спросил Пономарь.

Миссис Пономарь исполнительно вскочила и принялась разыскивать солонку, которую в конечном итоге обнаружила возле хлебницы и передала неблагодарному сыну. Пономарь тряс ею так долго, пока тарелка и ее содержимое не покрылись тонким слоем изморози.

В дверь позвонили. Дюймовочка со вздохом поднялся открывать. Это был Ньюи, явившийся на дневную вахту.

– Жрать будешь? – спросил Пономарь.

Состроив гримасу, мол, его тошнит, Ньюи покачал головой. Сняв пальто, он перебросил его через спинку стула.

– Разверни, ладно? – попросил Пономарь, кивая на посылку. – Впрочем, пожалуй, лучше вынеси на улицу и вскрой там. Ты ведь в саперном взводе был, да?

Пономарь и Дюймовочка радостно заржали над перспективой того, что Ньюи разнесет в клочья.

Ньюи тоже ожидал, что посылка взорвется ему в физиономию, но сделал, как сказано. Миссис Пономарь ушла принимать утреннюю ванну, оставив пуделя выпрашивать объедки со стола. В наступившей после ее ухода тишине Пономарь заметил, что воротник рубашки у Дюймовочки весь в белых пятнышках.

– Кажется, у тебя перхоть, – объявил Пономарь.

– Пробовал «хед энд шоулдерс». Кажется, не помогает.

– Знаешь, что тебе надо сделать? – с набитым сальными сардельками ртом сказал Пономарь. – Перестать мыть голову.

– И что?

– А вот что. Тебе-то знать неоткуда, но у меня тоже перхоть. Но я волос не мою, поэтому вроде как не видно.