– Принести тебе книг?

– Нет.

– Хочешь, я тебе почитаю?

– Нет.

– Хочешь, твои сестры посидят с тобой?

– Нет.

Помолчав, она спрашивала:

– Хочешь, чтобы я осталась?

– Нет.

Она прибирала на ночном столике, взбивала подушки, бродила по комнате. Я наблюдал за ней сквозь полуприкрытые веки. Когда она поворачивалась спиной, я впивался в нее глазами и мысленно твердил: «Уходи же! Уходи!» Через некоторое время она уходила, а я радовался, точно ее заставил уйти мой взгляд.

Однажды вечером, перед самым ужином, она вошла ко мне с озабоченным и виноватым лицом. Как обычно, она сделала вид, что прибирает в комнате, и, не глядя на меня, сказала:

– Что тебе дать сегодня на ужин?

– То же, что и всем.

Она подошла к окну, задернула шторы проговорила, не оборачиваясь:

– Отец сказал, чтобы ты ужинал с нами.

Вот, оказывается, в чем дело. Я ответил сухо:

– Хорошо.

– Как ты думаешь – сможешь?

– Да.

Я встал. Она хотела помочь мне, но я отказался. Я один дошел до столовой. На пороге я задержался. Отец и сестры уже сидели за столом.

– Добрый вечер, отец.

Он поднял голову. Вид у него был больной, осунувшийся.

– Добрый вечер, Рудольф, – ответил он и спросил: – Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, отец.

– Садись.

Я сел и не произнес больше ни слова. Когда кончили обедать, отец вынул часы и сказал:

– А теперь помолимся.

Все опустились на колени. Новая прислуга пришла из кухни и присоединилась к нам. Как только мои голые колени коснулись каменного пола, меня пронизал холод.

Отец начал читать «Отче наш». Я шевелил губами, слово в слово повторяя за ним молитву, но не издал при этом ни звука. Отец взглянул на меня – его глубоко запавшие глаза смотрели устало и печально, – прервал молитву и проговорил глухим голосом:

– Рудольф, молись вслух.

Взоры всех обратились на меня. Я посмотрел на отца долгим взглядом и с усилием выговорил:

– Не могу.

Отец взглянул на меня удивленно.

– Не можешь?

– Нет, отец.

Он снова начал молиться, а я – шевелить губами. Я старался не думать ни о чем.

Два дня спустя я пошел в школу. Никто не заговорил со мной о том, что произошло.

На утренней перемене я снова начал считать шаги. Я сделал уже шесть переходов, как вдруг чья‑то тень заслонила от меня солнце. Я поднял глаза – это был Ганс Вернер.

– Здравствуй, Рудольф.

Я молча продолжал свой путь. Вернер пошел рядом со мной. Не переставая считать, я взглянул на его ноги. Он слегка хромал.

– Рудольф, мне надо поговорить с тобой.

Я остановился.

– Я не хочу с тобой разговаривать.

– Так! – произнес он, немного помолчав. Казалось, он окаменел.

Я снова принялся вышагивать и дошел до стены часовни – Вернер все еще был на том самом месте, где я его оставил. Теперь я снова зашагал к нему. Некоторое время он стоял в нерешительности, затем повернулся на каблуках и ушел.

В тот же день в коридоре я встретил отца Талера. Он окликнул меня. Я остановился, вытянулся в струнку.

– Вот и ты!

– Да, отец Талер.

– Мне говорили, что ты был тяжело болен?

– Да, отец Талер.

Он молча оглядел меня, будто с трудом узнавал.

– Ты изменился. Сколько тебе уже лет, Рудольф?

– Тринадцать, отец Талер.

Он покачал головой.

– Тринадцать лет! Всего только тринадцать!

Он пробурчал что‑то себе в бороду, потрепал меня по щеке и удалился.