д. и т. п. — И давно вы их обнаружили?
— Да уж не недавно, а в газетах ведь в основном про новости пишут, так?
— Про прошлое тоже пишем, вы себе представить не можете, насколько народ сейчас не знает историю, а без корней нельзя, нельзя. Письма у вас?
— Да, пройдемте. — И «лохматая голова» по имени Глеб ловко просунулась в небольшую щель между шкафами. Максим пока тоже еще не растолстел, хотя и был популярным журналистом, среди которых полнота, точнее, дородность — в моде. Только сумка застряла. Так как в сумку была спрятана профессиональная фотокамера и целый набор вспышек и ламп, Максим бросить ее не хотел и чуть было не обрушил шкаф, до отказа набитый альбомами и папками с гравюрами.
— Да бросьте вы ее, потом достанем, — крикнул Глеб, пытаясь остановить неудержимо раскачивающийся шкаф.
— Как же, брось, в ней тысяч на десять долларов! — Максим спасал ценности.
— А в шкафу на миллионы, если рассыпется, не собрать, точно!
— Соберете, на то вы и библиотекари.
Глеб, как более сообразительный и незастрявший, наконец нашел выход:
— Садись. Садись на корточки, только медленно. — Максим послушался. — Так, медленно ставь свои ценности на пол, так, поворачивай сумку на бок, так, — вкрадчиво командовала «голова». Послушный Максим выполнял распоряжения, и шкафоколебания понемногу удалось погасить. — Ну вот, теперь можешь встать, и не вздумай тащить сюда свой баул, кто тебя только с ним сюда пропустил!
— Понаставили шкафов, не пройдешь. Там фотоаппаратура, должен же я тебя сфотографировать, и письма тоже. У нас газета иллюстрированная, между прочим.
— Шкафы, между прочим, здесь самая необходимая вещь. Это, друг мой, библиотека, а не пивная.
— Но можно как-нибудь попросторнее, без этих щелей.
— Вы, дорогой друг, как я вижу, совсем не в курсе наших проблем. Пространства не хватает, это, знаете ли, бич всех более-менее приличных наших библиотек. Так что ни попросторнее, ни поправильнее мы не можем. Ваше счастье, что это шкаф прошлого века и поэтому устойчивый, иначе бы вам век с нами не расквитаться.
— О проблемах «Публички» я тоже буду писать. Мне обещал интервью Матвей Сергеевич. Ведь безобразие, распыляем народное, национальное достояние: одна сгорела, у вас потоп был, кражи, грабежи.
— Потоп не у нас.
— Где будем фотографироваться? — Максим привык распоряжаться и не привык к тому, что его поправляют. — Где твой стол?
— Вот мой стол, но я что-то запамятовал, когда мы перешли на «ты»?
— Когда шкаф падал. Что-то некрасивый какой-то стол, не похоже на стол ученого… — Максим оглянулся.
— А на что похоже?
— Вот, — он рванул к окну, потому что там стоял типичный «ученый» стол, — вот то, что надо, видно, что здесь… овладевают наукой, и размер подходящий, и фон хороший: вон Екатерина видна, и резьба — черт, ее не взять в кадр, — а ну садись.
Максим, окунувшись в родную стихию, умел подавлять волю окружающих, и уже через минуту Глеб послушно менял позы, поворачивался и морщил лоб — в ответ на просьбу сделать умное лицо, поскольку возражения типа: «А у меня какое?» — Максим не принимал.
— А это что такое? Какие-то каракули, где, собственно, письма? Наши.
— С каких это пор они стали нашими? Письма у меня, естественно, а это же не мой стол, а стол подлинного ученого.
— Ну так тащи их сюда и не тяни волынку, мне еще к Матвею Сергеевичу идти. |