Даллингу уже никогда не понадобятся голливудские телефонные номера или спасительные банковские чеки от бывших любовниц. Ночами он больше не будет лежать в постели наедине с собственным отчаянием и бутылкой виски, не получит ни одного любовного письма или напоминания о неоплаченных долгах.

На стоянке внизу двое мужчин садились в машины. Ни тот, ни другой не обратили на меня особого внимания. Я залез в свою машину и включил мотор. Желтый «бьюик» Даллинга остался на стоянке в ожидании, когда его приберет к рукам не получившая очередного взноса фирма.

12

Я позвонил Джейн Старр Хэммонд из маленького ресторанчика на бульваре. Если мне удастся встретиться с ней до того, как полиция обнаружит тело Даллинга и нанесет ей визит, я мог бы узнать у нее кое-что такое, чего не узнаю ни при каких иных условиях. Трубку сняла служанка с негритянским выговором. Мисс Хэммонд уже уехала на студию, сообщила она, и до обеда пробудет там. Я вернулся за стол и погрузился в созерцание яичницы с ветчиной, которую заказал на завтрак. Один из желтков растекся по тарелке, напомнив мне лужу крови в квартире Даллинга. Я отодвинул яичницу и позавтракал чашкой черного кофе.

Найти свободную стоянку в центре Голливуда было не легче, чем христианские добродетели в сердцах его обитателей.

В конце концов я отыскал место для своей машины и пешком прошел пару кварталов назад, к студии, которая занимала третий и четвертый этажи облицованного камнем здания на бульваре Сансет. Я спросил лифтера, как пройти в кабинет мисс Хэммонд, и тот высадил меня на третьем этаже и показал рукой в конец коридора. На полупрозрачном стекле одной из дверей я прочел ее имя. Я тихо постучал и прислушался в ожидании ответа, испытывая весьма редкое у меня чувство неловкости. Однако это быстро прошло.

— Войдите, — ответил холодный голос. — Там не заперто.

Я шагнул в светлую и просторную комнату и закрыл за собой дверь. Всю противоположную стену занимало огромное студийное окно. За письменным столом из красного дерева, спиной к свету, сидела молодая женщина. Она была так же свежа и безупречна, как нарциссы в четырехгранной белой вазе на столе. В своем голубом шелковом костюме и синем матросском берете она была ослепительно изящна — пожалуй, слишком уж ослепительно. Казалось, что она сделана из каких-то нержавеющих сплавов и сверкающих синтетических волокон, а внутри у нее, под фарфоровой белизны кожей, спрятан бесшумный, отлаженный, как часы, механизм. В петлицу ее жакета была продета свежесорванная гардения.

Она подняла глаза от какого-то документа, который она читала с карандашом в руках, и поймала мой взгляд, устремленный на ее берет.

— Не обращайте внимания на эту летающую тарелку. — Она обнажила мелкие ровные зубы в заученной улыбке. — На сегодняшнее утро у меня назначена встреча с одной молодой леди. Я даже подумала, что вы — это она.

— Неужели я так здорово выгляжу сегодня?

— Я имею в виду, когда я услышала стук в дверь. Так вот, этот берет помогает мне подавлять окружающих. В данном случае сделать это будет не так-то легко. Упомянутая леди не раз охотилась на диких слонов. Но именно поэтому ее и не мешает разок подавить. А теперь скажите мне, что вы ее муж. — На лице ее снова появилась хорошо отработанная улыбка. Если бы нос у нее был чуть менее заострен, а глаза — на несколько градусов теплее, ее можно было бы назвать очень хорошенькой женщиной. Но хоть убейте, я не мог представить ее пишущей любовные письма Даллингу.