Наташа даже не заметила, как дошла до дома. Поднявшись на перекошенное, наполовину вросшее в землю крылечко, постучала. Прошло довольно много времени, прежде чем за дверью раздался голос матери:
— Кто там на ночь глядя?
— Мамочка, открой, это я, Наташа.
— Господи, доченька! Приехала! Наконец-то! Заходи, родненькая, я тебя и не ждала вовсе!
— Как же ты не ждала, мне передали, что тетя Вера звонила! Что заболела ты!
— Да вот, доча, совсем было слегла, но теперь ничего уж, на поправку пошла.
Наташа прошла в горницу и, поставив на колченогий табурет сумку, окинула взглядом отчий дом. Те же рушники на иконе, та же утварь, даже древний телевизор по-прежнему закрыт вышитой накидкой.
— Доченька, ты же с дороги голодная, наверное? — засуетилась мать.
— Нет, мамочка, не нужно ничего, я не голодна. Давай лучше сумку разберем, я тебе гостинцев привезла.
— Ну зачем же ты, деточка моя, мне же ничего не нужно. Старая я уже. На что мне гостинцы?! Ты и так мне деньги высылаешь, словно я своих не зарабатываю.
Наташа вдруг как-то по-новому посмотрела на мать. «Ведь ей всего-то сорок семь лет! А выглядит на все семьдесят! Мой Павел моложе ее всего на два года! Невероятно!» — невольно подумала она.
— Мамочка, я тебя прошу, сядь, отдохни. Ты ведь не кому-то, а мне всю себя отдала! Я перед тобою в неоплатном долгу, на всю жизнь.
— Что же ты, моя красавица, говоришь? Какой такой долг? Люди должны жить ради детей своих! Ты-то уж когда замуж-то соберешься? Собираешься, собираешься — и все никак. Тебе-то пора уже, вон, погляди, одноклассницы твои уже деток растят, а кто и по двое, а ты все одна да одна. Или Илья твой что-то не то задумал?
— А нету, мама, больше Ильи! Сбежал он, и, где он теперь, я не знаю и знать не хочу.
— Как же так? Ты ж говорила, что свадьба скоро? Как же ты теперь-то? Что — снова в девках?! Бедненькая ты моя!!!
— Не плачь, мамочка, образуется.
— Да что ж тут образуется? Тебе же не восемнадцать уже! Давно пора деток иметь.
— Да успокойся, мама! Можно подумать, у меня от женихов отбоя нет, а я сижу да знай выбираю! Все намного хуже, чем ты думаешь. Я люблю человека, а он об этом даже не догадывается.
— Какого еще человека? У себя на работе познакомилась? Он хоть не женат?
— Нет, не женат и не был. Он писатель, живет по соседству. Ты даже не представляешь, какой он замечательный!
— Какой еще писатель? Откуда у вас в деревне писатели?
— Хороший писатель. Известный. Люблю его, а как сказать об этом — не знаю.
— Так он же старый небось?
— Ничуть он не старый, ему всего сорок пять лет, в самом расцвете.
— Доча, не смеши меня, в каком таком расцвете, ежели из него песок сыплется!
— Неправда! Он молодой и сильный. Ты, мама, не путай с нашими, с деревенскими, которые, кроме бутылки, ничего не видят. Он бывший военный, врач. Ранен был, больше оперировать не смог, стал писателем.
— А ранен куда?
— В руку, у него пальцы плохо слушаются на правой руке.
— Где же его так угораздило?
— В Чечне. Хочешь на его фотографию посмотреть? Вот его книга, а вот он сам, смотри. — Наташа достала из сумки книгу.
— Да он же седой совсем! А ты говоришь — молодой.
— Мама, да там, где он был, любой поседеет. Там настоящая война. Он там жизни спасал, сам чуть не погиб.
— Не знаю, доча, не знаю. А что ты будешь делать, когда он состарится и ни на что годен не будет? Молодого любовника заводить?
— Нет, только бы он ответил мне взаимностью. |