Он ей все простит. Но тогда… ей надо будет все рассказать. О странноприимном доме и о графе. Нет! Даже если ей отрежут язык, она не заикнется о графе. Теперь Иоанна слышит гостей, шумно занимающих места в трапезной. Затем воцаряется тишина. Все, вероятно, расселись, и дед произносит первый тост, поздравляя Бумбу. Голова Иоанны опущена на грудь. Голод и усталость терзают ее. Что делать? Снова она раскрывает дневник. Чистая страница под заголовком «Самокритика». И рука ее пишет слово: тайна!
Праздник внизу продолжается. Еще немного, и придут одноклассники Бумбы, дом наполнится шумом, и никто даже представить не сможет, что Иоанна одиноко сидит на чердаке и записывает в дневнике, раскрытом на ее коленях, свои пригрешения.
– Нельзя! Я запрещаю себе так думать, – бормочет Иоанна, слезает с комода и прячет дневник в глубине ящика на полке. Она ужасно устала, глаза ее горят. Она движется, словно тянет свое тело, к груде одеял, мерцающих в сумерках. Запах плесени и пыли идет от этой груды. Она снимает ботинки, сворачивается клубком в одном из бабкиных покрывал и засыпает в мгновение ока.
Глава третья
Март это месяц, которому нельзя верить. Уже прячут зимнюю одежду в шкафы, и запах нафталина заполняет дома. Но по ночам еще крепки заморозки, по утрам идут дожди, а в полдень – нещедрое солнце.
Зима ослабела, но весна еще играет в жмурки, тайно скрываясь в наслоениях облаков, гуляя по городу, выцвеченому плакатами предвыборной гонки. Лозунги кричат со стен домов, топот демонстрантов по шоссе, рев рупоров.
Выбирают президента страны!
Даже тихая улочка, на которой расположена школа Иоанны, пробудилась от дремоты. Скромные дома оделись в полосатые одеяния лозунгов, раскрывших свои беззвучные пасти. И стена школы тоже сотрясает улицу крикливыми надписями. День за днем доктор Гейзе приказывает привратнику Шульце соскабливать эти надписи и закрашивать их известкой. Шульце посылает взвод уборщиц с ведрами известки в руках – но весь этот труд идет насмарку. На следующий день появляются новые надписи. В результате неутомимый доктор Гейзе, побежденный в этой борьбе, стоит у окна и смотрит на густую бороду дуба, который единственно на всю улицу сохранил свою чистоту.
У стены школы Саул ожидает Иоанну. Названивает в звонок велосипеда и вглядывается в зашторенные окна школы. Саул плюет на стену, залепленную плакатами партии Гитлера. В последний год Саул значительно вытянулся ростом. Он уже готовится к празднованию своего совершеннолетия – бар-мицве. Над верхней его губой появился темный пушок, и в голосе появились петушиные нотки. Все говорят, что зрелость пришла к нему раньше положенного времени. Но Саул гордится этим, и особенно тем, что, как говорят люди, он становится все более похожим на своего дядю – Филиппа. Очки у него, как у дяди, и на лице такое же озабоченное выражение.
Долго еще будет шататься Саул по улицам, пока сможет увидеть Иоанну. Но он не скучает и вовсе не считает, что теряет время. На скамьях в парках, на ящиках на углах улиц ораторы толкают речи, и массы людей шумят на площадях.
Саул возвращается к школе. В этот момент раздается сверлящий электрический звонок. Занятия закончились. Саул вскакивает на велосипед и заезжает за угол дома. Скрытый арочный тупичок служит им постоянным местом встреч. И каждый полдень, выходя из школы, она заглядывает сюда, не пришел ли Саул. И не то, чтобы они договаривались заранее, но она чувствует, что он здесь.
– Саул, крепись и мужайся! – поднимает руку в приветствии Движения Иоанна.
– Крепись и мужайся, Хана! – вытягивается по стойке смирно Саул и приветствует ее тем же жестом. – Почему ты вчера не была в походе? – строго спрашивает Саул.
– Была причина, – отвечает Иоанна тихим голосом.
– Какая причина?
– Я расскажу тебе в парке. |