– Отличная идея, – воодушевляется дед, – с самой юной среди девиц, прекрасная идея! – и вот уже Кристина висит на руке старейшины, тянущего ее к фотоаппарату, и место на скамье около Филиппа освобождается.

– Сейчас твоя глупая игра закончится! – краснеет Филипп и повышает голос на Гейнца, который собирается сесть с ним рядом.

– Что случилось? Чего ты орешь? – изумлен Гейнц. – Запрещено сесть рядом с тобой?

– Не хитри, Гейнц! Что ты здесь шатаешься между деревьями, крутишься вокруг девушки, как дешевый юбочник?

Только теперь становится ясно Гейнцу, в чем его подозревает Филипп, и он разражается хохотом.

– Ты что, сошел с ума, Филипп? Просто мне надо с тобой выяснить некое дело.

– Какое дело? – все еще подозрительно спрашивает Филипп.

– Выяснить о Габриеле Штерне. «Вечный банкрот» говорит, что ты Габриеля хорошо знаешь.

– Конечно, знаю. Он мой друг, даже лучший друг. Но что тебе нужно от Габриеля?

– Вопросы бизнеса. Мне надо с ним поговорить. Можешь устроить нам встречу?

– Тебе не нужно мое посредничество. Габриель Штерн знает твою семью. Кроме того, ни один человек в этом не нуждается, чтобы встретиться с Габриелем. Он открыт всем и каждому.

Весело смеясь, возвращается Кристина. Цветок с обшлага дедовского пиджака воткнут ей в волосы. Гейнц встает и тут же исчезает.

Атмосфера веселья среди деревьев в самом разгаре. Кудрявые девицы принесли небольшой патефон. Пары танцуют на полянке перед беседкой. И более всех веселится Инга. Блондин, на руке которого она виснет, вежливый парень, одетый с иголочки, по имени Фредди. Отец его весьма богат, владеет универмагом в центре Берлина. Сын же – коммунист, литературный редактор коммунистического журнала. Выражение лица его агрессивно, как у человека, собирающегося взять власть. В эти дни он носится на своем небольшом изящном автомобиле на сумасшедшей скорости, видя в нарушении правил безопасности движения важное революционное действие. Но причем тут Инга? Вот уже несколько недель она его верная подруга и соратница в этих сумасшедших гонках. И так, от поездки к поездке, от безумия к безумию, она прониклась его революционными идеями и открыла для себя все истоки политики. Сегодня на ее груди золотится большой паук с черными жемчужинами вместо глаз, который был подарен ей Фредди в день рождения Бумбы.

Эдит единственная, кто не участвует в общем веселье. Одиноко сидит на скамье и гладит шерстку пса Эсперанто. Недалеко от нее доктор Гейзе погружен в беседу с ее отцом, но глаза его прикованы к ней.

– Кажется, я один скрываюсь от ока фотографа, – слышит она голос пастора Фридриха Лихта, прогуливающегося с Гейнцем. Лицо пастора в шрамах и полно темных пятен. Это следы кожной болезни, подхваченной им в Китае, куда он был послан церковью, как молодой миссионер. Его карие, умные глаза следят за Гейнцем, отряхивающим сигарету и отвечающим ему не словами, а громким смехом.

«Запутанная душа, – думает пастор Фридрих Лихт, – весьма запутанная душа».

«Было бы у меня такое лицо, – в свою очередь думает Гейнц, – я бы тоже избегал объектива фотографа. Но, верно, есть объективы, фотографирующие душу, и моя вся в шрамах, даже более, чем его лицо».

И с неожиданной приязнью смотрит Гейнц на пастора, возвращая ему дружеский взгляд.

– Господа! Возвращаемся в дом, пора обедать, – гремит дед.

– Отец, – Эдит берет отца под руку, – пожалуйста, подожди. Пойдем вместе. Прикажи фотографу остаться. Я хочу сфотографироваться с тобой вдвоем, без гостей.

– Почему, детка? Я уже сыт по горло фотографированием.