«Боже, за что мне это?! Почему Марк так поступил со мной? Чем, чем я заслужила?!»

Марья легла на постель поверх полосатого тигрового пледа, замоталась в него, как в кокон, и, подтянув ноги в животу, уставилась в затемненное верхушками берез окно.

Расплата. Возмездие за годы слепоты, неумного доверия и нежелания взглянуть на вещи трезво.

Такое случается в любящих семьях. Он врет и горделиво думает – провел! Он так доволен, так верит в собственную ложь, она… она все видит. Но так желает верить, что даже бровью не ведет, выслушивая байки: как страус прячет голову в песок, забивает им глаза и уши и молит, чтобы каждое, любое слово, запорошенное песком, вдруг стало – правдой.

Марья слишком поздно начала скандалить. Терпеть не выносила выяснения отношений, не поджидала у дверей, не всматривалась в остекленевшие зрачки, не добивалась, не хотела… Опоздала.

Теперь расплачивается.

Когда-то давно молоденькая провинциалка приехала поступать в Строгановское. (А куда еще податься амбициозной деве с дипломом местечкового художественного училища? Конечно, в Строгановку, конечно, в центр…)

И конечно, провалилась.

Но прежде, гуляя между вступительными экзаменами по коридорам МХСУ, встретила ХУДОЖНИКА. Марк заглянул случайно в альма-матер, невнимательно познакомился с рыжеволосой абитуриенткой и сделал ей почти внимательный дежурный комплимент:

– Натура Тициана. Позировать не пробовали?

И Маша Ложкина влюбилась насмерть.

Нет, даже не влюбилась. Она воткнулась в Марка со всего размаха и, как гвоздь, вбитый в древесину подрастающего дуба, обросла его плотью, его сущностью по самую шляпку. И уходила вглубь, и застревала навсегда.

Иногда она себя сравнивала даже с глупой занозой, воткнувшейся в ладонь умелого хирурга. Тогда она могла только надеяться: извлечет ее Марк из своего нутра – совершенно безболезненная для пациента хирургическая операция – или позволит остаться? Любое решение оставалось только за Марком. Великим и ужасным до страха, до дрожи – гениальным.

Куда все делось?

Гению простительны слабости, с натяжкой позволено безволие, но отсутствие работоспособности – губительно абсолютно, поскольку есть ничто. Ничто не выходит из-под кисти, ничто не висит в галереях, пустое место невозможно ни представить, ни продать. Как пустоту.

И тогда по все законам вакуума гения заполняют нытье, водка и героин.

Будь проклят Стас Покрышкин! Друг детства, лукавый искуситель – сволочь!

Вначале неопытная провинциальная невеста не обращала внимания – покуривают парни легкие наркотики. Мажут носы кокаином.

Столица – так живет?

Возможно. Возможно, так живет. Богема, полуночные разговоры о прекрасном, вязь из красивых слов, из выпуклых фамилий, терминов – Марья, ты обеспечь закусочку полегче. Маш, сбегай в магазин. Машуля, ты на работу собираешься устраиваться?

Потом неудача с выставкой. Потом марихуану заменил героин.

«Когда я сделала ошибку?!»

Когда стала наказывать мужа невниманием, вместо того чтобы драться?

Нет. В то время было уже поздно. Марк отстранился первым. Ушел куда-то в свои наркотические миры еще задолго до обиженного молчания Марьи. Его не задевало даже полное отсутствие самого примитивного супружеского секса. Он вовсе не заметил, что Марья после смерти Татьяны Игоревны перебралась спать в ее комнату…

А потом совсем ушел.

Собрал в одночасье вещи и, пока Маша была на работе – исчез. Даже адреса, контакта не оставил.

Да Марья, по сути дела, его и не искала. По времени уход мужа совпал с увольнением из рекламного агентства…

И вот сейчас – вернулся. Не к ней, а только для того, чтобы застрелить бывшего одноклассника и подбросить бывшей (только де-факто) жене «горячее» оружие.