— И его, и Веру Валентиновну.

— Признались они, что были у Клишина?

— Да. Оба.

— А окончание этой «Смерти…» нашли?

— Он ее сам принес.

— Кто?

— Демин.

— Сам?!

— Ну да. Короче, на, читай. Только не расстраивайся сильно. — Михин достал из сумки прозрачную папку, из папки несколько листков, так же плотно отпечатанных на лазерном принтере.

— Да вроде уже не в нежном возрасте.

Леонидов взял то, что хотел увидеть с самого начала этого расследования, и разложил перед собой в порядке номеров страниц. Конечно, это было совсем не то, что он ожидал прочесть.

СМЕРТЬ НА ДАЧЕ (ОТРЫВОК)

«Мое время. Ах, это мое время…

«Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт…» — спел Высоцкий и остался в анналах истории едва перевалившим за сорок. В России поэты не умирали в своей постели, они сами искали мучительную смерть и, если она не приходила, обрезали свои годы петлей или пулей. Твое время приходит, и оно же уходит, потому что век продолжается, а ты остаешься в той точке, в которой достиг своей наивысшей славы, и будущего нет, как нет сил родиться заново и написать все заново и как бы уже за другого. Душа — это сосуд, и, как во всяком сосуде, в ней есть дно, приходит момент, и с него уже соскребаются остатки, мутные, неприятные на вкус щербатыми крошками рифм и рваным ритмом явно перестоявшихся и превратившихся в уксус предложений. Это уже не вино, оно никому не бьет в голову, а заставляет выплевывать себя изо рта, и эти плевки стекают изнутри по твоему сознанию, скапливаясь в зловонную мелкую лужу.

Им повезло, всем этим гениям, они все время с чем-то боролись. Тогда был режим, который надо было свергать, или течение масс, слегка развернувшись против которого можно было запросто пролить свою кровь и навсегда остаться мучеником. А с чем бороться сейчас, когда хор голосов против режима куда громче того, который «за», когда можно сказать все, а этого никто даже не услышит, потому что нас погребла под собой свобода слова, обрушившаяся пеплом из жерла разбуженного вулкана, но ее оказалось слишком много, и каждый стал захлебываться и давиться? Что можно противопоставить этой стране, в которой люди не живут, а выживают, и нужно им уже не слово, потому что слов и так говорится слишком много, а просто кусок хлеба и тепло?

Конечно, я совсем не поэт, я позволял себе писать романы потому, что сейчас время — время прозы, а не стихов. Но надеюсь, что и стихи мои когда-нибудь прочитают, я их заботливо собрал и подготовил, как и все остальное, о чем сейчас расскажу.

Есть такая болезнь, от которой умирают только поэты: рак души. Это когда физически абсолютно и даже чересчур здоровый человек не может дальше жить. Ну не может, и все, а видимой причины для этого нет. Но сейчас предисловие к истории моей болезни.

Итак, мне захотелось славы. Почему не досталось ее до сих пор? А кто сейчас не пишет? Разве только ленивый и безграмотный. Зато читать умеют все, а теперь представим, что нужно прочитать человеку, весь день занятому борьбой за существование. Историю такой же борьбы? Чтобы узнать, что бороться бесполезно, что вся его жизнь не больше чем тараканьи бега, а в конце только сомнительный приз в виде вечного успокоения? Этим людям теперь нужны только сказки. Сказки о том, что добро побеждает зло, что за преступлением всегда следует наказание, что бедная секретарша всегда выходит замуж за богатого босса, что любовь есть, она не может не быть… И счастье есть, пусть даже оно каждый раз одинаково тонет в океане любви.

Я решил пренебречь славой дешевой и надыбать себе этого добра более высокой пробы. А за металл такой пробы надо платить цену большую, максимальную цену надо платить.