— Ну, Алексей Алексеевич, что теперь скажете об отношениях вашей жены и Клишина?

— Откуда эта писанина?

— А из той книги, что вы начали читать. «Смерть на даче». Последняя работа писателя.

— И что там еще, на остальных пятнадцати страницах? Пардон, две прочитал, две здесь, осталось немногим более десяти.

— Ну, остальное не так интересно, там философские размышления о писательском труде, о жизни, людях. Так, всякая дребедень, которая лезет из некоторых писак. Но это… Это мотив. Вы знали про Клишина и жену?

— Я не верю.

— Да? А покойный был другого мнения. Так где вы достали яд?

— Я не был у Клишина в тот вечер. Это его фантазии, не понимаю только зачем.

— А он пишет, что были. И все-таки, как насчет вашей жены?

— Со своей женой я сам поговорю. На основании записок мертвеца вы все равно не имеете права меня задержать, ищите улики.

— Да, а это? — Михин достал из чемоданчика пахнущий ландышами голубой платок и кнопку с надписью «Райфл». Алексей узнал и платок, и кнопку: платок Сашин, кнопка от его собственной джинсовой старой рубашки, в которую он переодевался, когда приезжал на дачу.

— Где нашли? — хрипло спросил Леонидов.

— Платок в спальне наверху, кнопку у трупа.

— А стащить их из моего дома Клишин не мог? Все это косвенные улики, яда у меня никогда не было, а таких кнопок…

— Нам поискать в вашем доме рубашку без кнопки, да?

— Не надо. Я уверен, что рубашка там есть.

— Даже так?

— Слушайте, я никогда не думал, что окажусь в такой дурацкой ситуации… Черт, не верится даже. Но это полная чушь! — Алексей растерялся.

— Смотрите, сколько против вас улик: посмертные показания Клишина — раз, платок, удостоверяющий, что ваша жена была в доме покойного, — два, пуговица опять же показывает, что в доме покойного были вы, — три. Осталось выяснить, могли ли вы достать яд и найти свидетелей, которые, быть может, видели вас на даче Клишина. Ордер на обыск и вопрос вашего задержания до предъявления обвинения — дело нескольких дней. Сами знаете, добровольное признание облегчает… Ну, не мне вам рассказывать, на какие сутки в заключении рождается его необходимость у подозреваемого. Цена любого блага, даже самого маленького, зависит от обстоятельств, в которые попал человек. Свобода, конечно, категория призрачная, а купить за нее можно вещи весьма конкретные.

— Я не дурак, все понял. — Как всякий живущий по законам общества человек, Леонидов был слаб для тюрьмы, и ему стало страшно. — А моя жена? Ей вы не поверите?

— Показания супругов в расчет не принимаются. Конечно, она скажет, что законный муж в тот вечер не вылезал из дома, кто ж сомневается?

— А если она скажет, что никакой связи между ней и Клишиным не было?

— Разумеется, не было. Ха-ха!

— А если это правда?

— Докажите.

— И докажу. А пока у вас нет ни ордера на обыск, ни санкции на мое задержание, прошу. — Он пошел к калитке и открыл ее. — Всего хорошего.

Леонидов чувствовал, что если останется один, то обязательно вспомнит все и найдет выход. Ему нужно было остаться одному, сесть и вспомнить, и чтобы для этого было хотя бы несколько дней.