Считая меня недостаточно укрытым, он, кроме того, прикрепил к моему шлему пучок аррониковой травы, а в щель в коре баньяна воткнул и закрепил колючкой длинный банановый лист, который повис передо мной, как кусок зеленой муаровой ткани, после чего тихо удалился.

Проделав в листе дырочку и глядя сквозь нее на тропу, я стал ждать.

Терпеливо снося яростные атаки москитов, так кусавших, коловших и буравивших мои руки, шею, лицо, словно капельки огня попадали под кожу, я долгие минуты сидел в укрытии неподвижно, обливаясь потом и буквально задыхаясь. Вскоре я почувствовал себя совсем разбитым, но не смел даже пошевелиться.

…Наконец я различаю глухой шум слева. Чувствую, приближается что-то неопределенное, тяжелое, пыхтящее, как паровоз.

Шум нарастает, но очень медленно, и сопровождается треском ломаемых деревьев.

Вдруг я вижу пять серовато-коричневых гигантов, неуклюже, вперевалку двигающихся гуськом.

Слоны!..

Призна́юсь чистосердечно: сердце мое забилось так сильно, что, казалось, готово было выскочить из груди.

А как же иначе?

Стадо уже в семидесяти метрах!

Во главе его идет самец с шестифутовыми бивнями.

Время от времени он останавливается, срывает хоботом ягоды, запихивает в рот пучок злаков, какой-нибудь корень и с наслаждением съедает. Он движется дальше; заметив молодое деревце, вырывает его из земли как тростинку, жует зеленые побеги и вновь идет вперед прогулочным шагом бездельничающего школьника.

Своими размерами он напоминает высоченный фургон, крытый брезентом, и перед этой громадиной я чувствую себя таким маленьким, что у меня мелькает мысль: не безумие ли нападать на него?

Теперь, правда, слишком поздно, чтобы что-то изменить.

Животное движется вперед, поднимая одну за другой ноги, похожие на тумбы, пыхтя ртом и хоботом; и дыхание, вырывающееся из глубин его легких, заполняет проход в зеленой чаще.

Слышно только: урмпф!.. урмпф!.. урррмпф!..

Вот слон уже в сорока шагах. Он продолжает шарить хоботом в зарослях справа и слева; он не торопится, неспешно шевелит кончиком огромной трубы, постоянно что-то срывает, жует, глотает, задумчиво и с наслаждением смакуя все лесные лакомства. Через дырку в листе бананового дерева мой глаз начинает в деталях различать огромную морду и плутоватое, добродушное и свирепое выражение маленьких глазок.

Боже мой! Как медленно он движется! Как я хотел бы, чтобы он приблизился уже на десять шагов и можно было сразу положить конец ожиданию, от которого все нервы натянуты до предела!

Остальные слоны следуют за вожаком на некотором расстоянии и, подобно ему, не спешат, останавливаясь по малейшему поводу.

До сих пор он был абсолютно спокоен. Своими удивительно тонкими органами чувств он пока не обнаружил ничего необычного. Слон не подозревает, что здесь он уже не в одиночестве.

Вдруг гигант вздрагивает, перестает шумно дышать и останавливается. Поднимает хобот, изгибая его наподобие лебединой шеи, настороженно двигает огромными ушами, издает вибрирующий металлический звук, какой-то дикий вопль, заставивший меня вздрогнуть всем телом.

Слон, несомненно, учуял меня.

Он несколько раз шумно, с силой втягивает воздух, в котором различает чужеродные запахи, еще раз испускает вопль и рысцой приближается ко мне.

Остальные слоны, страшно встревоженные, из осторожности останавливаются, дрожа, то втягивая, то раздувая бока. Они готовы напасть или, возможно, отступить.

Колосс еще точно не знает, где находится враг в лице моей тщедушной персоны, но это длится лишь несколько секунд.

Я машинально вскидываю к плечу карабин, ибо эта пассивность нервирует и гнетет меня, а я хочу быть готовым к любому развитию событий. Банановый лист, задетый дулом карабина, отодвигается, падает, и теперь я совершенно открыт.

Слон замечает меня.

Из его гортани вырывается новый вопль, еще более страшный и тревожный.