Он повернулся, глядя на камеру.

— И мне повезло. Мир оказался удивительно похож на наш.

Сзади донесся оживленный шепот — Катькины подопечные, уже не таясь, обсуждали слова отца. И меня тоже обсуждали. «Это он», «человек с картины», «пророчество», «посмотри, они на одно лицо!». Да, я действительно был похож на отца. Только покрупнее буду. Хотя мужики на работе говорили, что отец, несмотря на свою худобу и поджарое телосложение, любил размять кулаки, поспарринговаться. Не знаю, байка ли, а удар у него был тяжелый, как удар кувалдой. Внутренняя энергия какая, что ли?

— Цыц, — шикнула на сектантов Софа. Ее картинка тоже заворожила.

— Когда я говорю «удивительно похож», я не лукавлю и не преувеличиваю. Говорю исключительно на языке фактов. Задокументированных — подробные отчеты вы найдете в центральном архиве Столицы.

Отец замолчал и принялся мерить шагами невидимую мне комнату. На мгновение его подергивающийся силуэт оказался совсем рядом. Вопреки всякому здравому смыслу, мне захотелось к нему прикоснуться. Это неразумно, но вдруг?..

Никакого “вдруг”. Рука натолкнулась на стену. А отец (не отец! его цифровой след) продолжал:

— Разумеется, я не мог представиться гражданином. Даже с учетом технологического отставания проверить правдивость моих показаний было пустячным делом. Картотеки и архивы в этом мире уже появились. И если бы местные гэбисты не отыскали ни свидетельства о рождении, ни кредитной истории, ни других свидетельств существования Богданова Степана Тимофеевича, скорее всего, я бы очутился в изоляторе. А следом — на допросе.

На его лице появилась ухмылка. Ехидная такая, с намеком на то, что ее хозяин не так прост, как кажется.

— К счастью, как и в любом государстве, существуют теневые структуры, которые решают подобные вопросы неофициально. Подделка документов тоже в них входит. Мне очень помогло то, что драгоценные камни и металлы во все времена считались неплохой валютой. И еще больше помогло то, что здесь не нашлось человека, который бы отличил синтезированный на компактном принтере рубин от настоящего. Но я ни в коем случае не намекаю на глупость аборигенов — отличить и правда сложно. Выяснится пикантный факт только тогда, когда фальшивка разложится на составляющие.

Картинка подернулась, слегка поплыла и снова собралась в кучу.

— Впрочем, что-то меня занесло. К тому моменту, как я получил на руки паспорт Стефана Ламберта, ученого из ГДР, наши пути с моими… помощниками разошлись. Ищи-свищи, как говорится. С такими документами уже было не стыдно заявиться в любой научный центр и продемонстрировать чудо-технологии. Вернее, это для местных они чудом стали. Для нас же дело обычное.

На последнем слове он затих. Было слышно, как он грустно вздохнул, стоя спиной к камере.

— Восемнадцать с половиной лет жизни я потратил на то, чтобы привести эту отсталую страну к величию. Макс Каммерер мог бы гордиться мной, будь он реален. Не будет преувеличением сказать, что я планировал жизнь на это положить, и, видит Б-г, у меня получилось.

Лицо отца стало задумчивым.

— Получилось так, что положил я не только свою жизнь. Стой я сейчас перед коллегами, признал бы, честно и без утайки признал, что ошибся. Путь к знанию выложен ошибками, это правда. Но иногда ты платишь за них слишком высокую цену.

Он вышел за кадр. Невидимая камера снимала интерьер лаборатории, пока откуда-то доносился шорох и щелчки механизмов. Мы все терпеливо ждали. Как подростки на киносеансе в ожидании кульминации фильма.